– Надеюсь, это не единственный посетитель, который приходит сюда? – спросил Грэнни, кивая в сторону старика. Бармен рассмеялся. Грэнни заставил себя рассмеяться вместе с ним. – Я Тони, – представился он, протягивая бармену руку. – Тони Кисерлинг.
– Тони Кисерлинг из Калифорнии?
– Именно, – он снова заставил себя улыбнуться.
– А я Гано Лонхайс, – сказал бармен. Его рука утонула в огромной ладони Грэнни. – Случаем в футбол играть не пробовали?
– Нет, – соврал Грэнни, решив, что если не сделает этого, то не сможет увильнуть от нескончаемых разговоров еще одного болельщика.
– И хорошо! – неожиданно обрадовался бармен. – А то тут как-то раз приезжал один, так я два часа слушал, как он сделал свой единственный тачдаун в своем единственном матче за профессиональную команду.
– Понимаю. – Грэнни жестом попросил его повторить. – Выпьешь со мной?
– Выпить? А почему бы и нет?!
– Вот и отлично. – Грэнни бросил короткий взгляд в сторону старика, но тот, казалось, не замечал ничего, кроме своего кувшина пива и своей старости. Грэнни дождался, когда бармен выпьет, и предложил повторить.
– Мне еще работать! – смеясь предупредил бармен.
– А мне еще ехать. – Грэнни беззаботно пожал плечами, притворяясь, что ему плевать, с кем пить – будь это бармен или старик у окна, хотя в действительности это, наверное, так и было. Рассказать то, что ему нужно, мог кто угодно.
«И запомнить меня может кто угодно», – пронеслось у него в голове. Где-то глубоко в сознании вспыхнула слабая мысль, что можно все бросить и вернуться назад, к семье, но затем старый ожог на глазах – лицо сына в морге – сделал свое дело. «Пусть будет так, как должно быть», – решил Грэнни.
Он ушел из бара, зная достаточно, чтобы осуществить свой план. Бармен вышел его проводить, и ему пришлось ехать дальше по улице, вместо того, чтобы развернуться и отправиться к дому Хоскинса. Он увидел, как бармен машет ему рукой, и посигналил на прощание. «Так даже лучше. Пусть видит, что я уезжаю», – думал Грэнни, начиная планировать, как вернется сюда ночью.
Он выехал за город, чувствуя, как от выпитого начинает гудеть в голове. Или не от выпитого? Грэнни снизил скорость. Мир снова исчезал, таял, затягивался мглой. «Когда же это кончится?!» Он почувствовал, что съезжает на обочину, вдавил педаль тормоза в пол. «Шевроле» остановилось, Грэнни откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, проваливаясь в пустоту и мрак. Ему показалось, что прошло не больше минуты, поэтому, когда сознание вернулось, то он не сразу понял, что наступила ночь.
– Какого… – Грэнни вышел из машины, недоверчиво оглядываясь.
На западе еще догорал закат, но вокруг уже господствовала тьма. На мгновение Грэнни засомневался – проснулся ли он или спит и видит сон? Алый закат, черное полотно дороги, пустыня, туман… Особенно туман. Он клубился над пустыней, извивался, словно живое существо, в центре которого то вспыхивало, то затухало неестественное зарево. Грэнни зажмурился, снова открыл глаза, надеясь, что видение развеется.
– Что за черт?! – он сел в машину, включил зажигание. Призрачное зарево замелькало в боковом стекле. – Да что же это такое?! – Грэнни увидел песчаную дорогу, ведущую в пустыню, снизил скорость, свернул с автострады.
Ощущение, что он продолжает спать, усилилось. «Шевроле» подпрыгивало на ухабах, оставляя за собой облака поднятой пыли. На какое-то время Грэнни потерял из вида привлекшее его внимание зарево, решил, что мираж наконец-то развеялся. «С ума сойти ото всего этого можно!» Он снизил скорость, остановился. Туман подкрался к машине, окутал ее. Яркий свет фар вырвал из молочной плоти два женских силуэта. Мать и дочь.
– Норма? Бетти? – Грэнни снова затряс головой. Женщины обернулись. Ошибки не было. Туман начал сгущаться. Мать и дочь взялись за руки. Никогда прежде Грэнни не видел их столь беззащитными и беспомощными, как сейчас. – Это сон. Всего лишь сон, – зашептал, словно молитву, Грэнни – молитву, в которую не верил. Фары выхватили из тумана еще один силуэт. – Хоскинс! – Грэнни попытался выйти из машины, но двери заклинило. Он нажал на клаксон, надеясь привлечь внимание жены, но машина, кажется, окончательно перестала подчиняться ему. Мысли спутались.
«Сначала он забрал у меня сына, а теперь хочет забрать и дочь!» – Грэнни ударил кулаком в боковое стекло, надеясь разбить его и так выбраться из машины. Боль обожгла руку. В глазах потемнело. Где-то далеко зазвенели осыпавшиеся осколки. Сон кончился. Грэнни замер, растерянно уставившись на окровавленный кулак. Не было ни пустыни, ни тумана. «Шевроле» по-прежнему стояло у обочины. Грэнни недоверчиво взялся за ручку. Дверь открылась.
Он вышел из машины, пытаясь убедить себя, что виной всему жара и виски. Кровь из разбитой руки капала на остывающей асфальт. Боль начинала медленно подниматься к плечу. Осколки стекол ветрового стекла поблескивали в лучах заходящего солнца. Грэнни до боли в глазах вгляделся в пустынную даль, где во сне видел странное зарево. «Да. Вот теперь я не сплю», – решил он, так ничего и не увидев, дождался, когда стемнеет, и вернулся в город.