Дети новолуния [роман]

В какой-то момент все стали думать, что каан окончательно потерял голову. Он практически не расставался с тангутской принцессой, которая держалась с ним на удивление просто, и эта простота дорогого стоила. Если он был на коне, она следовала рядом, если сидел в гэре, её место было где-то неподалёку. Когда он гладил её крутые скулы, обтянутые шелковистой кожей с еле заметным румянцем, её ноги, бёдра, грудь, ему казалось, что это впервые, что в эту минуту он — молодой парень, ещё не знающий женщины, из какого-то давно позабытого прошлого.

Отчего-то непривычно легко было ему рядом с этой статной, ловкой, умной женщиной и радостно оттого, что она ему предана и так хорошо понимает его чувства. Это было странно, ибо какое дело монгольскому богу до тысяч девиц, способных дать мужчине одно лишь плотское удовольствие? Постепенно он стал делиться с ней многим, что терзало и мучило его, а Лу Ю вдруг заметила повышенное внимание к себе от ближайшего окружения каана: заискивание нойонов и скрытую неприязнь сыновей. Но она улыбалась всем ровно, точно китайская кукла, от неё не исходила угроза использовать своё положение, и, в общем, её стали воспринимать как просто любимую наложницу вождя, от которой можно ожидать лишь скромности да, глядишь, дорогого подарка.

А между тем старик доверил ей то, чего не открыл бы никому, — свою слабость. Подобно пьянице, что выбалтывает душу под парами арака, он стремился к ней самозабвенно, дабы испытать облегчение от слов, высказанных вслух. Наедине тангурка тихо пела ему сонные, тягучие песни, а он, распаляясь, то вскакивал на ноги, то ложился ей на колени, то усаживался перед огнём и обжигал в пламени руки и, едва не срываясь на крик, говорил о детстве, степи, конях, о матери, братьях, о непонимании своего назначения, о Вечном Синем Небе, смерти, о неуверенности в старшем сыне, идущем с ним, и презрении к младшему. Однажды в порыве ярости, направленной к невидимому врагу, он ударил её плетью по лицу. Она поймала его руку и прижалась губами к старым, кривым пальцам. Потом вырвала плеть и сломала. И он не наказал её.

Неужто он не знал, что такое страсть?

Вот и теперь в который раз на пути к Кешекенту орда встала. Вместе с тангурской принцессой каан ускакал в горы. Кешиктены сопровождали их на расстоянии, вытянувшись полукругом. Они уже проходили здесь, поэтому встреча с живым человеком была маловероятной. Каан со своей спутницей взяли в галоп. Это она предложила хлебнуть ветра. Длинные гривы низкорослых лошадей хлестали по лицам. Всё вокруг — камни, деревья, кусты, скалы — поспешно расступалось перед ними. Каан гнал лошадь всё шибче и по топоту копыт понимал, что Лу Ю не отстаёт от него, хоть и держится на небольшом отдалении, в полконя. Что за женщина! Он наддал ещё, но она не отстала. Старик оглянулся — тангурка потеряла лисью шапку, и тяжёлые волосы её вороньими крыльями вскидывались на скаку. Он натянул поводья, и лошадь, захрипев, стала на месте. Её лошадь пронеслась вперёд и тоже остановилась. Оба тяжело дышали.

— Ты могла бы и уступить! — крикнул он, любуясь ею.

Она рассмеялась, явив ряд крупных белых зубов.

— Уступают старым, а ты молодой! — ответила она, и ему не показалось это лестью, которую он никогда не ценил.

Он цокнул языком и указал назад:

— Пожалуй, это лучше слов.

— Что?

— Это… всё… Монголы не любят говорить. Надо, чтобы было понятно без слов.

Вдали показалась цепочка кешиктенов.

— Монголы слишком… — она поискала слово, но не нашла и сказала по-ханьски, — целомудренны.

— Что это значит?

— Это значит, что конь — ваш толмач.

Ему понравилось. Он улыбнулся:

— Да, ты всё правильно поняла.

Она приблизилась. В глазах у неё сияла бездна.

— Твоё войско ждёт тебя.

— Сколько понадобится, — отмахнулся он.

— А сколько ждать мне?

— Нисколько!

Он дёрнул её к себе, и оба, не разжимая объятий, рухнули из седла на каменистую землю.

Кешиктены остановились и вежливо развернули коней.

5

Чем выше вздымались горы, чем плотнее становились громады скал, тем труднее было втискиваться в паутину троп грузному телу монгольской орды. Но оно упрямо лезло, оставляя позади неповоротливые катапульты и осадные башни, хозяйственные обозы и шатры. Парящему в поднебесье орлу вполне могло показаться, что горы медленно погружаются в серую, бурлящую пучину. Не бросали только пленных, которых сотнями гнали перед собой.

Если бы не постоянные задержки, вызванные лирическим настроением каана, они пришли бы сюда раньше, не допустив укрепления гарнизона мятежников. Вряд ли кто-нибудь, кроме Субэдея и ещё нескольких орхонов, задумывался об этом. И уж определённо никто не раскрыл рта, чтобы высказать свои соображения даже наедине с самим собой.