Дети острова Таршиш

— Хорошо,— не сдавался Ашер.— Тогда каждый может верить во что угодно. И кроме того, раз Он так велик и могуществен, то заботится ли Он о нас здесь?

— Заботится,— горячо ответил Гилад.— Каждый может это почувствовать в определенные моменты. Вот мы много дней скитались по океану. Но потом приплыли на остров. Мы все чувствовали, что, кто-то защищает нас. Это А-Шем помог нам выжить.

— Но, Гилад,— возразил Ашер,— может быть, это просто везение? Ты веришь, что это А-Шем, но я-то могу считать, что нам просто повезло.

— Тут дело не в вере,— проговорил Дани.— У нас есть доказательства. Тора дана нам на горе Синай, тысячи людей были свидетелями. Это не фантазия одного человека. Это видели все. Наши предки, присутствовавшие при этом тысячи лет назад, рассказали своим детям, а те — своим. Ты не смог бы придумать все это и убедить других, что это правда. Ведь если будешь выдавать за истину какую-нибудь небылицу, тебя просто поднимут на смех. А это было, было. Это видели. Вот откуда мы знаем, что все это правда. Всем нам с пеленок рассказывали то, что евреи всегда передают своим детям, так об этом узнали и мы.

— Но пойми! Я-то этого не узнавал! В моей-то памяти ничего такого нет!

Ашер почувствовал, как в глазах у него появились слезы. Он отвернулся и медленно побрел в сторону пляжа. Искренняя вера друзей и здравый смысл их аргументов производили сильное впечатление. Но ему самому чего-то не хватало. Чего-то, что было у других, и чего не было у него. Часть его существа хотела верить, но внутренний голос говорил, что такая вера не будет искренней, настоящей.

Глядя на Ашера, мрачно бредущего по пляжу, ребята понимали, что причина его мучений — провалы в памяти.

Шалом внезапно вспомнил слова Ашера: «В моей-то памяти ничего такого нет». Он подумал, как важна для евреев память. Воспоминания об исходе из Египта, о коварстве Амалека[*], воспоминания о мицве цицит. Сколько заповедей связано с памятью! Ашер утратил не только свою личную, но национальную религиозную память.

Шалом понимал трудности Ашера. Но почему их не в силах рассеять аргументы Дани? Это сильно беспокоило его. И он сказал, опустив глаза:

— Хорошо, что наше судно утонуло.

— Что! — воскликнул Нафтали,— как ты можешь такое говорить?

— Ты забыл, для чего мы покинули Израиль? — продолжал Шалом.— Мы отправились в путь, чтобы нести детям диаспоры мудрости Торы... Мы были уверены, что научим их Торе, что они станут настоящими евреями, что они будут учиться у нас!.. А теперь посмотрите на себя. Мы пытаемся объяснить мудрость Торы только одному Ашеру, и то...

— Шалом прав,— заметил Шмиль.— Мы думали, это очень просто. Мы были уверены, что они сразу же поймут нас...

— Может быть, именно в этом все дело,— пробормотал Рон.— Может быть, все дело в том, чтобы уметь слушать?

В тот момент никто не понял, что имел в виду Рон. А Рон решил пока не объяснять. Он один тогда понял, что Ашеру нужны не логические доказательства. Он понял, что их собственное еврейство пришло к ним не только из книг, школы и логических доводов. Оно родилось из мицв, которые исполняли в течение многих и многих лет, из особого уклада жизни. Рон не разделял разочарования Шалома в способностях Дани убеждать. Дани говорил хорошо и был очень убедительным. И Ашера ничто сейчас не волновало так, как смысл веры. Но Рон понял, что нельзя насаждать веру, что никто не в состоянии заставить человека верить. Сотворить такое чудо не способны ни горстка детей на необитаемом острове, ни даже сам Бог. Рон вспомнил, как он учил: «А-коль би-идэй шамаим хуц ми-ират шамаим. Все в руках Неба, кроме страха перед Небом». Ашер сам должен захотеть поверить! Но может быть, есть способ помочь ему? И он вспомнил.

В пятницу вечером они тщательно готовили субботнюю трапезу. Дикие цветы с лесной опушки украшали стол. Все надели самую лучшую, самую чистую одежду. Они медленно пели мелодичные земирот, мягкий красноватый свет костра и шелест волн усиливали гармонию волшебного вечера.

Когда пение прекратилось, Рон рассказал старую хасидскую[*] притчу. Это была история про глухого человека. Он шел по улице и набрел на танцевальный зал, где играла музыка и плясали люди. Глядя в окно и, естественно, ничего не слыша, глухой с изумлением наблюдал, как люди прыгали и странно дергали руками и ногами. Он решил, что это сумасшедшие у себя в сумасшедшем доме. Но тут подошел слепой, приятель глухого, его глухой считал совершенно нормальным. И вдруг он с удивлением увидел, что слепой начал пританцовывать, точно так же, как и люди в зале.

Поздно вечером Ашер лежал без сна на своем матрасе, продолжая думать о притче. История запала ему в душу. К утру его мысли сами стали лихорадочно плясать. Может быть, он и есть тот глухой? Он вспомнил о трех шагах назад, трех шагах вперед, о поклонах, подумал о нетилат ядаим[*]