Дети победителей(Роман-расследование)

Ничего ценного в кожаном дипломате, кажется, не было, я вспоминал: записные книжки с телефонами, авторучки, визитки, очки в футляре, две папки с бумагами… Особенно расстраивали записные книжки с номерами телефонов. В одной из папок были копии бухгалтерских ведомостей, но кто мог знать о них? Причина нападения расшифровке не поддавалась. Нужели копии?

В памяти всплыло стихотворение «Ермолов в Персии» Якова Козловского, не с начала: «Тут возница поспешил вспомнить в лад рассказа, что с чеченкой дочь прижил властелин Кавказа. Стал усердно понукать бег он лошадиный, и сказал: «А бабы, знать, нации единой…»

Кого он убил там? Господи, что же произошло в Коми округе? Где Коми радио и Коми театр…

Я — катализатор чужой судьбы, человек, ускоряющий процесс, но не определяющий его.

После победы друг Паша Алохин устроил небольшой праздник, на курорте Усть-Качка — подальше от любопытных глаз избирателей. Все было скромно, хотя, конечно, не для внимательных телекамер: мясо, красная рыба, виноград, шампанское, водочка и прочие прелести нашей с вами жизни. Я хотел сказать — деловой жизни, точнее — дела жизни. Блин, совсем запутался…

Приехало всего человек триста — кизеловских шахтеров и кунгурских крестьян среди гостей никто не видел. Пространство перед корпусом курорта было иллюминировано сверкающими кузовами иномарок. Автобус я заметил только один — тот, на котором приехал, «пазик» для прессы. По залу гуляли с бокалами в руках предприниматели, представители власти, бизнеса и другие пермские авторитеты.

Мимо меня, задевая низкими бортами тарелки, стоящие на столах, проплыла Валентина Павловна Севруг. Длинные ухоженные ногти делали ее похожей на членистоногое.

Началось… Паша подошел к микрофону, потупил бериевские глазки в бокал и честно признался, что ориентация у него правильная. Гетеросексуалы и гомосексуалисты поняли это по-своему… Каждый понял по-своему.

А потом грянул «День Победы» — песня о Великой Отечественной войне, переделанная в «Пашин марш» — апофеоз трансграничного спекулянта, прошедшего в Государственную Думу.

Что такое Государственная Дума? Не воровская сходка, а законодательный орган России! В котором депутат Похмелкин будет выступать за отмену депутатской неприкасаемости, а господин Алохин — против. Это значит, что Паша боится попасть в «Белый Лебедь» или на «Красный берег», на жесткие нары, в бетонный карцер.

Рядом со мной сидел Сергей Васильевич, редактор известной областной газеты, мужчина умный и немного угрюмый. Он молчал и чуть покачивал большой головой.

— Ветеранов Отечественной войны не пощадили, варвары, — прокомментировал он «Пашин марш».

Позднее я заметил, что Сергей Васильевич исчез задолго до конца мероприятия, не выпив ни рюмки спиртного.

Вечер начался с того, что кто-то выкинул с верхнего этажа диван. Он рухнул под наше окно, перепугав меня до смерти. Тут выкидывали все — даже людей, но диван я разглядел в форточку впервые.

Потом всю ночь было слышно, как за стеной большой комнаты дворник Николай, мрачный мужчина, избивал свою молодую жену Нинку Это она называла себя «молодой». Он бил ее головой о стенку.

На самом деле ей было за сорок. Утром я встретил ее в подъезде, она приветливо улыбнулась мне накрашенными губами, помада подозрительно расползлась по подбородку. Красный бант неожиданно объявился у нее на макушке, покрытой редкими волосами.

— А мой-то, старик, — повела она блядскими глазами, — совсем с ума сошел… Всю ночь спать не давал!

Ну а днем я опять встретил полковника Лесовского. Он что, так и будет преследовать меня, как призрак прошлого? Или будущего?

— Говорят, что вы — черный пиарщик, это правда?

— Почему черный?

— Потому что «черных» пиарите.

— Большая часть моих героев — белые славяне: артисты, спортсмены, бизнесмены, каменщики и фрезеровщики, лучшие люди страны, орденоносцы… Не читали?

— Нет.

— Не умеете? А еще меня называют «литературным киллером».

— Почему?

— Напишу что-нибудь хорошее о человеке, а того вскоре снимут с должности, посадят или убьют… Хотите, о вас напишу?

— Отсосешь! — осклабился полковник. И скрылся за поворотом нелегкой нелегальной судьбы.

Я улыбнулся ему вслед — пусть живет.

Я добрый — я не стал писать про полковника, чтоб его посадили или сняли с должности. Бывали случаи, когда, обманув меня, люди попадали в аварии. И не раз бывали…

И предела моей доброте нет. Вот помню, был у меня коллега, хороший человек — Юрий Георгиевич Шастин. Он рассказывал мне, как один пермский журналист, еврей Вовка Фрейдсон, оказал ему содействие в небольшом деле, а потом сказал: «Когда тебе будет хорошо, ты вспомнишь, что я — единственный еврей, который помог тебе в худшую минуту».

Юрий Георгиевич, умница, пил безбожно — однажды пришел ко мне в коммуналку с похмелья и чуть не умер на диване. Почему умные люди пьют в одиночку? Чего тут непонятного — чтоб избежать компании идиотов, господи.

С возрастом я все чаще начал пить в одиночку. Говорят, что это признак алкоголизма, а не ума.

Ну и пусть говорят… А я выпью.

Из обзора

Перемирие.