Дети Революций... (СИ)

Палач, сильной рукой ухватил несчастного за локоть и повлек к виселице! Александр вглядывался в происходящее... Сердце его заколотилось и в голове мелькнула злая мысль: "Животные!"

Загремели барабаны... Палач выбил подставку из-под ног и умирающий, закачался на веревке, ещё некоторое время извиваясь.

Но вскоре тело обмякло и повисло неподвижно...

Пока читали приговор, пока откачивали упавшего в обморок свет залил округу и стали видны отдельные кирпичи в кладке стены, мрачная тюрьма с решетками на окнах, серые облака, медленно плывущие по небу от горизонта...

Александр был последним в строю приговорённых.

Когда к нему подошёл палач, он словно в тумане увидел его бесцветные глаза, зло глянувшие из-под густых бровей, почувствовал тошнотворный запах водки и чеснока.

Когда палач одел ему на голову мешок и связывал руки, он не удержался и произнес: - Скотина!

Палач дернул его посильней и Александру захотелось сопротивляться, проявить себя, но усилием воли он сдержался...

"Все там будем" - мысленно повторил он поговорку, которую часто слышал от их дворника в Симбирске.

Мешок мешал дышать полной грудью и он, уже не сдерживаясь, произнёс: - Да быстрее ты...

Александр не успел закончить. Тело, потеряв опору, повисло, шейные позвонки хрустнули, волна боли и яркого света залила сознание и Александр Ульянов, судорожно пытаясь протолкнуть воздух сквозь охваченное петлей горло, конвульсивно задергался и безмолвно затих...

- Целая гирлянда - пробормотал полковник, глядя на тела повешенных, особенно отчетливо видимых на фоне наступающего яркого весеннего дня.

Он поморщился и зябко передёрнул плечами - полковник был циник и даже немного гордился этим...

Все присутствующие зашевелились, задвигались, заговорили полушепотом.

Резкие команды нарушили тишину утра и солдаты, гремя оружием и топая сапогами, строем двинулись к выходу с тюремного плаца.

Худой солдатик, часто оглядываясь, уходил за ворота, смотрел на повешенных и ему вдруг стало страшно. Он перекрестился украдкой и подумал: "Ведь только что были живые, а сейчас уже, как большие куклы без голов" - мешки скрывали лица и головы.

Его губы невольно шептали: - Господи, спаси и помилуй...

Император Александр Третий сидел за своим рабочим столом в Зимнем Дворце и читал показания террористов, схваченных в начале марта. Сквозь зашторенные окна кабинета прорывался луч яркого весеннего солнца и, высвечивая пылинки в воздухе, пересекал комнату поперёк.

Когда император поднял голову от бумаг, луч солнца отразился в его орехового цвета глазах. Мотнув головой, он резко встал, прошелся по кабинету взад-вперед, легко и уверенно неся свое мощное тело атлета.

Потом опять сел, и кресло заскрипело под его семипудовым телом...

...Террорист Александр Ульянов, выступая на суде, говорил: "Я несу моральную и интеллектуальную ответственность за подготовку покушения и отдавал этому все свои знания и способности".

Царь подчеркнул эту фразу и написал удивительно несоответствующим его уверенному виду, неловким почерком: "Эта твердость даже трогательна". А потом вслух произнес: - Но правильно, что повесили!

Отложив ручку, он откинулся на спинку кресла и ушел в воспоминания о событиях пятилетней давности...

...После убийства отца - царя Александра Второго, все были шокированы, испуганы, растеряны. Победоносцев писал ему в одном из писем: "Проверяйте все запоры на всех дверях, когда вы ложитесь спать. Проверяйте, не обрезаны ли провода на сигнально-тревожных звонках..."

Александр Александрович криво усмехнулся, погладил привычным жестом бороду: "Кто-то, тогда советовал помиловать террористов, но я был за повешение, что впоследствии оказалось очень правильным".

Царь вспомнил утро казни убийц отца...

Была, как и сейчас, ранняя весна, морозное утро. Колотый лед и снег высоченными кучами лежали вдоль дороги.

Две телеги с осужденными, которых было всего только пять - казнь беременной приговорённой женщины отложили - двигались посреди зевак, настроенных против цареубийц.

На первой телеге ехала маленькая Софья Перовская, испуганный до полуобморочного состояния молодой Рысаков и гордый, ничего не боящийся Желябов.

На второй спокойный, сосредоточенный Кибальчич и рядом, силящийся порвать ремни и освободиться, Михаилов.

Гремели барабаны, шли войска. Боялись, что оставшиеся на воле террористы попытаются отбить своих товарищей. Но предатели, очевидно, выдали всех. Хотя Желябов на суде говорил о множестве исполнителей, ссылаясь на то, что это первая удачная попытка...

Царь Александр Третий встал, заходил по кабинету, чуть поскрипывая сапогами.

Мысли продолжали свой привычный бег: "Казалось, что все кончилось. А тут вдруг эти...

А этот Ульянов, говорят, из семьи порядочных служащих. Сын статского советника. Да и остальные почти все из дворян. Как так получается?"

Царь вздохнул: "Ничего не остается, как казнить. На силу - силой..."

В кабинет постучали и вошел сын Николай, девятнадцатилетний юноша, робкий, застенчивый:

- Папа, мы собираемся в Царское Село, - сообщил, спросил разрешения сын.

- Мы собираемся в теннис играть.

- Поезжайте, - махнул рукой отец.