Дети рижского Дракулы

Бриедис-старший восседал за столом, нацепил на кончик носа очки, делающие его забавным, и читал дневник Марка Данилова. Лицо его нисколько не изменилось, имело обыкновенное, всегдашнее его выражение. Арсению порой казалось, он родился с насупленными бровями и крепко сжатым ртом, так что уголкам губ вечно не хватало места на лице, и они норовили отползти вниз, повторяя линию седых подусников.

Читать пришлось начальнику много, поэтому Арсений начал потихоньку возвращать прежнее душевное равновесие. Он уже клял себя, сожалея, что предался самой настоящей истерике, поторопился, не подумав, что извечный этот конфликт интересов встанет между ним и Соней бездонной пропастью. Он понимал, что не властен над ее решением, ему не склонить ее к браку силой, не удержать от цели, он видел, как принимал ее характер собственный отец – он смирился и позволял ей все! Эта девушка с веснушчатым лицом победила. Также он с отчаянием понимал и то, что, если даст ей почувствовать свое девичье над ним превосходство, тотчас автоматом может зачислить себя в армию счастливых каблуков.

Он был готов рычать от этих противоречивых мыслей. Неужто лучше умереть холостым, чем вставать на этот зыбкий и полный опасности путь брака, где придется, хочет он того или нет, идти на уступки, компромиссы и умалчивать о собственном недовольстве в угоду вздорным выдумкам юной барышни?

– Эти британцы совсем одурели! – рявкнул начальник, не отрываясь от чтения. – Только им такое в голову могло прийти. И вот чуял же, что с этим лепрозорием не все ладно. Поведешься на мольбу, и потом лезет подобная дрянь. Тьфу!

Голос отца отвлек Арсения от закружившего в голове урагана раздумий, противоречий и ярости. Он опять посмотрел на Соню, та, уже уставшая восторженно оглядываться, посмотрела на него в ответ и приветливо улыбнулась.

Во всей этой суматохе и огне он позабыл самое важное: она ведь ответила на его признание. Она ведь сказала, что любит. Но заносчивый и непреклонный офицер услышал лишь «замуж не пойду». И это заглушило радость влюбленного, которому ответили взаимностью.

Некстати вспомнился Гурко, небрежно крутивший «смит-вессон» у виска. Арсений вспоминал его часто. Впервые – в вагоне поезда, несущегося в Кокенгаузен, когда вдруг появилась эта чудная девица с папиросой в зубах, мечтающая о карьере прозектора, под стать Соне, подружка. Воспользовавшись его нестерпимой головной болью, от которой он до сих пор не избавился, она отчитала его, как ребенка, унизила так, как не позволял унижать ни один полковой командир, ни один учитель ни в академии, ни в юнкерском училище. Арсений и ответил бы, но пришлось бы запачкать весь вагон, до того его мутило. Промолчал тогда, стараясь держать лицо, не подал вида, что Дашины слова задели его сердце.

«Твои увивания за гимназисткой – это не чувство, это желание завести собаку».

И чем бы тогда Арсений отличался от Тобина, посадившего на цепь детей Даниловых?

– Мне надо было лично проследить за тем, доставили ли Марка в лечебницу, – вывел опять Бриедис-старший из раздумий Арсения. – Но я это дело поручил Гурко. А Гурко оказался мразью последней… Пардон, Соня, в этих стенах редко бывают дамы.

Арсений выпрямился, вспыхнул от стыда, болезненно скривившись.

– Ничего, ничего, – встрепенулась Каплан. – Никаких церемоний.

И повернулась к Арсению. «Я ведь тоже одна из вас!» – застыло гордое в ее глазах в ответ на его краску в лице.

– За тринадцать тысяч продал целое семейство. – Эдгар Кристапович снял очки и провел рукой по лицу, как человек, только пробудившийся ото сна. – Что со всем этим теперь делать, а?

– Разрешите говорить, ваше высокородие, – поднялся Арсений, оттянув полы пиджака вниз, будто желал, чтобы те отросли до длины мундира, в котором он чувствовал себя привычнее.

– Ну?

– Этот человек имел много связей в Риге. Гурко – не единственный, кто ему пособлял за деньги и был заражен. Тобин растратил обе фабрики супруги, завод, – я смотрел конторские книги Даниловых. Боюсь, больше людей, чем мы думаем, имели с ним дело. Так и до эпидемии недалеко. Лепра – недуг опасный, инкубационный период длится долго. Если нас не застанут страшные дни, то застанут наших детей. Надо предотвратить эпидемию, надо выявить всех, кто имел с ним дело, и устроить им карантин. Один свидетель у нас уже есть. Доктор Финкельштейн.

– А что доктор Финкельштейн? – сузил глаза начальник полиции.

– Тобин случайно тому попался. Прикинувшись солидным клиентом, просил через Гурко консультации. Доктор Финкельштейн осмотрел – понял, что лепра, умыл руки.

– Должен был донести о случае проказы в «Комитет по призрению прокаженных».

– Все ее боятся как огня. Давайте не будем пороть горячки, обойдемся без наказаний, но только карантином.

– А давайте вы, участковый пристав, не будете начальству указы делать, – строго, но тихо парировал Эдгар Кристапович и отвернулся.