Дети рижского Дракулы

Соне пришлось проявить верх актерского старания, чтобы доказать самоотверженность служению лавке и книжному делу. Она клялась, что счастлива быть частью такого важного дела, поведала о мечтах, в которых является хозяйкой большого книжного пассажа в Петербурге, стукнула кулаком по ладони и поклялась, что ее стараниями откроются филиалы в Париже, Вене и Лондоне. А имя Каплан будет навеки связано с книжным делом.

– Вчера вновь приходил Арсений, – обеспокоенно сказал Николай Ефимович, дождавшись, когда дочь закончит свою торжественную тираду. Соня скривила лицо, будто надкусила лимон. Арсений выставил ее за дверь. Она предоставила столько полезных сведений, рисковала жизнью, убегая от убийцы, поставила под удар репутацию, делая такое признание. А что же получила от этого мизантропа, возомнившего себя полицмейстером всего Рижского уезда?

– Все по делу о нашей Камилле? Нашли, кто это сделал?

– Нет. Но, узнав, что ты собралась везти книги в Кокенгаузен, он озаботился.

– Ишь какой заботливый! Озаботился он.

– Он советовал не отпускать тебя. Но действительно, Соня, раньше я как-то и не задумывался, что это страшно далеко от города. Восемьдесят восемь верст!

– Я еду туда в тринадцатый раз! Я уже там своею стала. Папенька, это смешно – начинать сейчас такой разговор.

– Но вдруг что…

– Ни разу ничего не случилось. Кроме того, дачный сезон начался, к развалинам направляется куча туристов.

– Это-то меня и пугает.

Но Соне удалось убедить отца не впадать в маразм и не превращаться в кликушу.

Она стояла в летнем темно-синего цвета пальто и велюровой беретке с пучком перьев у уха и прижимала книги к груди, на локте висел расшитый бисером ридикюль с серебряным фермуаром. Солнце поднималось, бодро ползя лучами по каменным стенам и ажурному куполу часовни. Где-то далеко гудели и свистели паровозы. На дворе стоял двадцатый век: век просвещения, свободы ума и технического прогресса. День предвещал чудесные приключения. У нее был замечательный отец, лишенный предрассудков, Соня чувствовала себя взрослой и решительной. А в застекленных окнах экипажей, останавливающихся на привокзальной площади, она видела отражение не гимназистки с тугой корзинкой на затылке, но важную, статную даму, которая так была похожа на «Неизвестную» Крамского, что дух захватывало.

На самом деле Соня нарочно оделась так, чтобы произвести на учителя впечатление. Больше всего к ней шел именно этот образ. Летнее пальто, которое скроила мама в феврале, сидело как влитое, головной убор, сотворенный ею же прямо по образцу с картины, оттенял Сонины черные глаза, делая их еще больше и выразительней, а лайковые перчатки довершали образ светской дамы.

Учитель Данилов явился вовремя. Выглядел он уставшим в своей помятой учительской тужурке, сказал, что почти не спал. Но очень обрадовался, когда девушка показала ему книги, которые заказывала таинственная мисс Тобин.

Отправились к кассам. Людей было много, бегали влево-вправо служащие, носильщики катили перед собой тележки, груженные узлами, чемоданами и корзинами. Шумной толпой мимо прошли офицеры Изборского полка, тучная дама в жакете со множеством оборок вела крохотную собачку на поводке, два комиссионера из Евангелического общества бросались от человека к человеку со своими брошюрами, у бочки с квасом скучал жандарм, медленно потягивая свой стакан и лениво озираясь. Многие были одеты в трикотажные и велюровые спортивные костюмы, ставшие с недавних пор столь популярными у мужчин. Это было утро дачников, спешащих в домики на Взморье, и тех, кто хотел отдохнуть в кургаузах Дуббельна и Майоренгофа, послушать концерты, принять грязевые ванны в Кеммерне на серном источнике или просто прогуляться в хвойных лесах у станции Эдинбург.

Соня купила билет и поискала глазами Григория Львовича. Тот зорко следил за девушкой, прислонившись к колонне. Выждав условленное время, подошел к кассе.

В «зеленом» вагоне пассажирского поезда, идущего в Динабург, они разместились друг против друга. Соня, делая вид, что совершенно незнакома с молодым человеком, опустившимся на скамью напротив, открыла роман «Кора» и принялась перечитывать про любовь почтового служащего, на этот раз на английском, ловя себя на мысли, что давно не брала в руки книг, написанных на языке великого Шекспира. Зачитанные до дыр Вальтер Скотт, сестры Бронте и Диккенс не шли в общий счет.

Когда поезд тронулся, она перенесла взгляд к окну. Дорога лежала через Московский форштадт. Поезд, стуча колесами, набирал скорость, в окне пронеслись угрюмые постройки заводов и полотно кладбища, а потом они выехали за город, пейзаж стал скучным, Соня вернулась к чтению. На некоторое время она провалилась в книгу и вздрогнула, когда Данилов внезапно что-то пробормотал.

– Что? – переспросила она.