Теперь Свириденко видит сухую безрадостную пустыню, изрезанную древними ирригационными каналами, многие из которых давно пересохли. Пустыню, о которой так много знал Дмитрий Олегович Бобков, антиквар и директор, гордившийся своим тайным знанием и возжелавший большего. Но Свириденко видит ее лишь мельком, потому что в следующее мгновение он снова переносится на берег моря; видит мельком и, к счастью для себя, не успевает ничего понять, и сфера синевы, словно пригрезившаяся ему, обступает его со всех сторон. И в центре этой звенящей прозрачности, этой наполняющей лейтенанта Свириденко удивительной нежностью сферы все же различима темная точка — чернеет разрушающей червоточиной немецкий дом, что висит над полуденным морем.
Икс не понимал, какого черта они все еще торчат здесь. Он был готов выметаться хоть через окно (Свириденко знал об этом, и как бы это было верно!), а его друзьям вздумалось поболтать про свои дурацкие прыжки.
«Это они — Икары недоделанные! — думал Икс. — А не я».
— Прошу, идемте, — произнес он плаксиво.
— Джонсон! — вдруг позвал Будда. Его голос заметно окреп — силы быстро возвращались. — Нам сейчас, наверное, понадобится флейта. Джонсон?!
— Зачем? — обернувшись, начал Миха. Он хотел добавить «правда, пошли уже», но не успел. Лишь вздрогнул, и глаза его начали округляться от ужаса.
Потому что лампадка за их спинами неожиданно загорелась. Сначала вспыхнула легкой искрой, но пламя равномерно нарастало, словно невидимая рука подбавляла в масло горючую смесь. Это видел только Миха, и Будде с Иксом тоже пришлось обернуться.
— Как это?! Это что такое?! — с нелепой сердитостью, бросая обвинение непонятно кому, промолвил Икс.
— Бегите! — закричал Будда. — Бегите отсюда! Джонсон, скорее, флейту!
Особого приглашения не требовалось. Они рванули к двери, как ошпаренные. Пробегая мимо собаки, Миха уловил что-то, от чего по коже пробежала зябкая дрожь, заставив мальчика шарахнуться в сторону и буквально выпрыгнуть в раскрытую дверь, но времени разбираться с этим у него не было. Икс налетел на Миху со спины, чуть не повалив на пол.
— Дуй во флейту! — истерично завизжал Плюша. — Джонсон!
И дверь за ними захлопнулась.
Стало сразу тихо. Лишь очутившись в гостиной Мамы Мии, они обнаружили, что Будды с ними не было. Он не успел выбежать.
Миха боязливо взглянул на дверь, затем вернулся и подергал за ручку. Дверь не поддалась.
— Эй, Будда, ты чего? Открой немедленно. Открывай!
Ответом стал странный тихий звук, из-за котрого у Плюши застыла в жилах кровь, звук, похожий на сердитое рычание.
Плюша сглотнул (ведь этого не может быть, этого быть не может!):
— Эй, что там?
И сразу же послышался истошный крик Будды:
— Дуйте во флейту! Скорее! Она оживает...
— Давай, Джонсон! — завопил Плюша. — Дуй! Давай же!
Джонсон посмотрел на них как-то странно. Флейту он не выпустил, но его руки, как плети, безжизненно висели вдоль тела.
— Я не вмешиваюсь, мама, это неправда, — отрешенно бормотал он, — и никогда не вмешивался. Это неправда.
Он отвернулся от мальчиков к трюмо, и словно продолжая давнишний разговор, капризно повторил:
— Хватит, я больше не могу так! Вы развелись не из-за меня — это неправда! Я никогда не вмешивался.
— Джонсон, ты чего?! — изумленно пролепетал Икс.
— Дуй во флейту, кретин! — закричал Миха, дергая дверную ручку. — Будда, открой! Ты где?! Ну, перестань, выходи! Эй, где ты?
Кошмарный глухой звук, словно с места сдвинулось нечто непомерно тяжелое, как каменные шаги, подстерегающие за границей сна, заставил Плюшу завизжать еще пронзительней:
— Дуй во флейту!
Джонсон ничего не слышал. Внутри него перепуганный маленький мальчик, не справившийся с чувством вины, продолжал диалог со своей матерью. Но знал об этом только совершенно посторонний человек, находящийся очень далеко отсюда, еще совсем недавно счастливый лейтенант ДПС Свириденко.
— Я не лез в вашу постель! — заворожено глядя в зеркало, говорил Джонсон. — Я никуда не вмешивался! Вы развелись не из-за меня.
(«Да, да, ты прав! — пытался кричать Свириденко. — Ты прав, мальчик! Это не твоя мама. Это все вранье! Подтасовка. Твоя мама жива и не может быть здесь! Твоя мама жива, и она любит тебя! Это все дом — он знает ваши страхи. Ты должен простить маму! Это подтасовка... Пожалуйста, мальчик, флейту!»)
Грозный, нарастающий рык зверя донесся из-за стены. Был ли он на самом деле, или его заставила услышать какая-то тяжесть, непомерной тоской сковавшая Плюшино сердце, тоской еще более острой, чем только что прержитый страх.
— Уходи! — услышали они отчаянное повеление Будды, но теперь его голос звучал как бы издалека. — Тебя нет. Ты, тварь, уходи! Возвращайся к мертвым. Уходи! — и снова отчаянная, но теперь уже почти безнадежная просьба. — Ребята, флейту! У меня может не хватить сил.
— Икс! — закричал Миха, пытаясь выбить дверь. — Забери у него флейту! Я не знаю, что с ним... Но забери, ради бога, и играй!
— Что?
— Что угодно! Просто дуй. Я не умею, вы, дураки! Скорее!