Дети Робинзона Крузо

Иероглифы, руны? Что-то еще? Присутствие древнего неведомого культа? Или присутствие чего-то... Плохого? Теперь уже никто не скажет, а в 12 лет он еще не знал ни про символические знаки, ни про письмена.

Плюша смотрит на портрет любимой актрисы, и сердце его снова начинает колотиться быстрей. Он даже знает, откуда это фото. Финальные кадры из «Римских каникул». Прощальный взгляд, которым обменялись нищий журналист и принцесса.

Еепрощальный взгляд.

И что-то во всем этом неправильно.

Миха делает глубокий вдох, ощущая тоскливую тяжесть, волной поднявшуюся в груди. Что в этом диком, невозможном сочетании смущает больше всего? Что именно? Наверное, он еще мал для таких вопросов и уж подавно для ответов, но...

неправильно

Живая Одри Хепберн смотрела на Миху из полутемного угла комнаты в доме Мамы Мии, и тогда его сердце прознало про червоточину. Одри улыбалась, но казалось, еще чуть-чуть, и все рухнет. Словно живой, хрупкий, как цветок, как роза, свет попытались втиснуть в эту кощунственную, с письменами и знаками, рамку. Затемнить, замаскировать, словно нет такого света в мире вовсе, принудить его гореть этим масляным керосиновым огнем. Словно что-то совсем чистое, радостное и доверчивое взяли и поместили в безнадежный мрак. Оно еще посветит чуть-чуть и...

Одри улыбалась, беззащитная и прекрасная, и Миха узнал, что есть кто-то или что-то, ненавидящее и отрицающее ее улыбку. А то, что соорудили в углу, и было этим самым отрицанием.

Возникшее в нем пронзительное чувство сменило негодование; негодование и даже злость, яростная злость, как тогда, когда они вчетвером спасли доверчивого первоклашку с рыжими веснушками и веселыми глазами от издевавшихся над ним верзил. Как в спортивной раздевалке с этим дурацким Плюшиным — якобы бабьим! — бельем, как...

— Как всегда, когда случается такое, — чуть слышно пролепетал Плюша, — потому что это очень похоже. Это всегда похоже. Только сейчас намного хуже.

И Миха понимает, что знает почему — именно здесь, в таких местах, все и рождается, здесь осиное гнездо! Кокон... А потом приходит простая и абсолютно прямая мысль: « Еенадо спасти! Фотографию надо немедленно вынести оттуда».

— Ты фотку в углу видишь? — вдруг будто из другой вселенной доходит до Михи шепот Джонсона, но почему-то в нем интонации ухмылки. Он что, сошел с ума?!

«Конечно, вижу! — хочет ответить Миха. — И что тут смешного?!»

Но тут случается еще одна странная вещь: какая-то пелена проплывает перед Плюшиными глазами. Этот мерцающий подземный огонь размывает на миг изображение, и Михе кажется, что лицо на портрете... изменилось. Нет, может быть, не само лицо, а лишь выражение, но изменилось. Стало как...

«Как у Тани, — в изумлении думает Миха, — как сейчасу Тани».

Оно изменилось. И глаза, шальные и... сладострастные смотрели прямо на него. На миг из тускло освещенного угла на Миху глянуло что-то чужое и... и...

(— ...И порочное, — шепчет Миха-Лимонад. — Эта сука умела издеваться над двенадцатилетними детьми.)

как будто на фотографии занимались тем же, чем в комнате, где эхом от ветхих стен отскакивали Танины любовные стоны.

Миха дернул головой. Пламя горело ровно. На портрете было прежнее изображение.

«Что за черт?! — уже почти успел выдавить из себя Плюша, да Джонсон его опередил.

— Миха, обернись, — прошептал он голосом, в котором слышалась паника. — Посмотри назад.

***

...Икс думал о японских переливающихся открытках. Картинках с голыми телками, которые, если открытку повернуть еще раз, оказывались снова одетыми в кимоно. Гейши, мать их... Но для того чтобы изображение менялось, открытку надо было двигать относительно источника света и угла зрения. Сейчас никто ничего не двигал.

«Что за фокусы?»

И все равно, двигай — не двигай, изображений было два: одета/раздета. Вкл./выкл. Тумблер. И сейчас никто ничего не двигал.

— Мать твою! — шепчет Икс.

Еще иногда фарцовщики продавали в школе объемные открытки, всяких зверюшек, собачек-котиков, святочные картинки, Рождество, но эту лабуду покупали малолетки. Ребята постарше предпочитали голых телок. А раз Иксу перепало настоящее сокровище: за модель машинки Джеймса Бонда (правда, классную — человечек «выстреливался» через люк в крыше, из бамперов выползали тараны, а из-под фар — пулеметы) он выменял у такого малолетки колоду игральных карт, только вместо привычных картинок там была жесткая порнуха. С такими офигенными телками и такими позами! Очень поучительная камасутра; честно говоря, чуть ли не по каждой карте Икс прошел свой собственный однорукий ликбез, а их было 52! Но все равно, ни на японских переливающихся открытках, ни на волшебных картах Икса изображение не было столь ЖИВЫМ.

Одета/раздета. Вкл./выкл. Тумблер.

И никто ничего не двигал.