Дети Робинзона Крузо

Миха успел разглядеть, как сузились зрачки коренастого и как плавно с другой стороны двигалась к нему Таня; успел вспомнить, каким коренастый оказался быстрым и беспощадным, и вдруг, на интуитивном уровне, осознал одну парадоксальную вещь: как ни странно, единственный человек, который смог бы их сейчас защитить, – вовсе не Таня, им был человек, своровавший их майку, борец, конфликт с которым Миха счел их личным делом. И подчиняясь вспышке этой мгновенной интуиции, Миха понял, как надо действовать. Он поднес пламя зажигалки к запалу, направив ствол на трехлитровую банку с сухим вином.

Выстрел оказался оглушительным; Таня истерично завизжала, коренастый остановился, как вкопанный. Он действительно буквально врос в землю. Банка сухого вина и часть фанерного стола превратились в пыль, словно по ним ударили кувалдой. Если б Миха стоял дальше, коренастого могло зацепить, но, к счастью, картечь ушла кучно, лишь разворотив стол. От сильной отдачи Миху чуть не опрокинуло, однако он тут же отбросил отстрелянное оружие и извлек из сумки вторую поджигу. Коренастого все же поцарапало осколками.

– У меня там целый арсенал, – сообщил Миха с незнакомым ему хладнокровием и вдруг заорал, срываясь в визгливого «петуха». – Суки! Я вас поубиваю, суки!

– А ну, всем сесть! – Голос борца был совершенно спокоен, никаких истерик. – Я же сказал, вернись на место, шалава! – грубо прикрикнул он на Таню, потом бросил взгляд на коренастого. – А ты чего вскочил? Упал на место!

У Джонсона дернулась щека. Он видел, что Миха на пределе, видел, как дрожит его рука, но зажигалка опять была у фитиля.

Борец повернул голову и посмотрел на Миху. Вот так и вышло – они стояли друг против друга. У Михи заложило уши, перед глазами вот-вот все поплывет.

– Ты сумасшедший? Псих? – то ли спросил, то ли констатировал борец.

Джонсон и Икс были смертельно бледны. Коренастый и третий, сидевший, как гипсовое изваяние, и не сказавший не слова, будто был немым, напуганы не меньше мальчиков. У Михи, наконец, прекратился звон в ушах, он услышал, как кричат потревоженные птицы.

– Майку, – сказал Миха. – Майку! – закричал он, и его голос вновь сорвался.

Борец смотрел на Миху молча, угрюмо. Потом вдруг быстрым движением сдернул с себя майку и швырнул на землю.

– Да подавись ты!

И спокойно повернулся к Михе спиной, наклонился над большой спортивной сумкой с надписью «СССР». Миха кивнул Иксу, тот немедленно подобрал майку, тут же вывернув ее на изнанку.

– Вот, – сказал Икс. – Она моя. Вот моя метка, крестик, видите? Вот, я же говорил!

Борец оставил в покое сумку, посмотрел на застиранный, но вполне различимый крест, сделанный шариковой ручкой, щелкнул языком и еще более угрюмо проронил:

– Крест-мест… Откуда я знал? Я туда лезу, что ли?! – потом все же наклонился к своей сумке и извлек оттуда новенькую, «командную» футболку тоже с надписью «СССР». – Не брал я вашу майку, – с тихим достоинством сказал он. – На толкучке купил, у барыги одного. Валет, я его маму, вырву! Пятьдесят рублей… Не вор я. Понял?!

Икс стоял между Михой и борцом, держал в руках майку и не знал, что ему делать.

– Все, идите! – махнул борец. – Инцидент исчерпан. Довольны?

Миха опустил поджигу и бросил ее на землю. Он теперь знал, почему перед глазами все расплывалось. Миха посмотрел на лежащее на траве самодельное оружие и увидел на нем блеснувшую слезинку, как каплю росы или бисерину. Миха хотел отвернуться и вдруг разревелся, сразу, без всхлипываний. Слезы покатились из глаз бесконечным потоком.

Обнаружив, что грозный самострел теперь валяется на земле, коренастый моментально поднялся – не оставлять же последнее слово за сопляками! Михе было все равно.

– Оставь! У них беда случилась. Пусть идут.

Но и это Михе было все равно. Он стоял на пустыре, недалеко от дома, где прошло его летнее детство, и плакал. А все молчали.

Борец надел новую майку. Подошел к Михе. Достал из кармана джинсов чистый отутюженный платок. Протянул Михе:

– На. Вытри.

Миха никак не отреагировал. Борец подождал, а потом неуклюже и с неожиданной нежностью сам вытер Михе слезы. Наклонился, заглянул в глаза. И сказал нечто, за достоверность чего сейчас, по прошествии лет, не могут поручиться ни ресторатор Джонсон, ни Миха-Лимонад.

– Уезжай, – тихо проговорил борец. – Все равно здесь ничего не добьешься. Никому ничего не докажешь! Лучше уезжайте.

И вот тогда Икс, поражавший все лето своей необыкновенной удачей, поразил их еще больше. И не только потому, что заговорил вежливо и на «вы». Видимо, падая, он прилично отбил голову о корень старой чинары. Икс повернулся к борцу и спросил:

– Вы, правда, не брали мою майку?

Борец нахмурился:

– Я же сказал, я не вор.

Икс кивнул:

– Значит, вы ее купили? – Икс похлопал глазами и вдруг протянул майку борцу. – Тогда берите! Берите – она ваша. Раз уж купили, – и уж совсем нелепо добавил: – Дарю!

Борец опешил. Все остальные молчали. Икс обнял Миху за плечи и позвал:

– Пошли.

И они пошли. Джонсон нес Михину сумку. Никто из них не собирался оборачиваться. Пока за спиной они не услышали голос борца:

– Щенок!