Дети Робинзона Крузо

Искрящаяся, преломленная радугой пена, проступила женским лицом. Михино сердце на миг замерло перед тем как забиться чаще. Живая Одри Хепберн смотрела на Миху-Лимонада… та самая, в возрасте «Римских каникул». И ни один фотограф-маэстро и никакой Рафаэль не догадывались о том, что сейчас открылось Михе. Он хотел что-то сказать, но удивительная девушка, ступившая когда-то из пенной волны на берег моря, смотрела на него, и теперь в Михином сердце улеглись последние остатки смятения. Так же, как и с ночными кошмарами, с каморкой нищего журналиста в Вечном Риме теперь покончено навсегда. Их источник рухнул вместе с обвалившейся сферой, а живое сердце не нуждалось в химерических грезах. И не пугалось их.

Одри Хепберн улыбнулась Михе, и от ее улыбки по поверхности моря разбежались легкие круги. Однако достигнув берега, они стали пенными волнами и заполнили собой все сходящиеся у дома пересохшие ирригационные каналы живой синевой.

Миха засмеялся: действительно – вся эта вода за окнами рождалась здесь.

Она все еще смотрела на него. И Миха понял, что это прощальный взгляд. Но прежде она указала ему на дом. Потому что, как и прежде, как и всегда, самое главное еще впереди.

– Я ждал тебя, – услышал Миха. И только тогда позволил себе обернуться.

– Будда… Это ты?!

Мальчик, по-прежнему светловолосый, в шортиках по колено, стоял у дверей и смотрел на Миху-Лимонада. Он счастливо улыбался, и сияние бабочек, которое Миха видел в своей ладони, казалось, незримо присутствовало в его лице.

– Как хорошо, что так все закончилось. – Голос Будды звучал безмятежно и радостно, – что ты смог сделать это.

– Будда!.. – теперь уже утвердительно проговорил Миха. – Я… Я так рад… что даже не знаю, что мне говорить.

Будда пожал плечами:

– Ты всегда был бестолковым Плюшей.

– Да, – счастливо рассмеялся Миха, но вдруг спохватился. – А… бабочки?

– С ними все в порядке, – мальчик быстро кивнул. – Да и тебе скоро будет пора.

– Пора?.. Я понимаю.

Миха помялся:

– Это ведь ты мне помог? В смысле… разрушить сферу?

– Нет. Ты сам.

– Я видел тебя, – Миха не смог удержаться и опять рассмеялся. – Знаешь, это было как в кино. Удар Будды… Там, в сфере.

– Не знаю. Может быть. Только ко мне это уже больше не имело отношения.

Миха снова помялся, проговорил чуть смущенно:

– Скажи, ты… ты ведь стал Буддой? – Он еще не закончил фразы, а вопрос уже показался ему нелепым.

– Говорю ж, бестолковый! – расхохотался мальчик. – Вы меня всегда так звали.

– Я бы очень хотел тебя обнять.

– Так обними!

– Но… разве?

– Плюша, бестолковый Плюша! Ты всегда сможешь обнимать тех, кого любишь.

Миха хотел еще спросить, как тогда все вышло с поездом, но понял, что этот вопрос еще более нелепый. И раскрыл объятия. И тогда волна любви залила его сердце, и к нему вернулось все, чем он обладал от рождения. И в наступившей невыносимой легкости Миха-Лимонад понял, что сказал ему Будда.

Он всегда сможет обнимать тех, кого любит.