Дети России

Жидков согласился идти вместе, но от командования отказался, потому что плохо себя чувствовал - контузия давала знать о себе все больше, да еще вновь получил удар по голове. Кроме того, неловко ему было брать командование над бойцами-старослужащими, которые, как он давно уже понял, хорошо знают местность и намного лучше разбираются в обстановке, чем подобные ему лейтенанты-скороспелки. Сержант, услышав отказ, возражать не стал, увидев в словах Жидкова резон. Ивану даже показалось, что он тихонько вздохнул, радуясь его решению.

.Жидков с Вороновым, не боясь, что их осудят, с жадностью съели по куску хлеба, запили холодной водой и прилегли на полу возле стены. У Ивана сильно болела голова, опухоль левой стороны лица стала еще больше, глаз совсем заплыл. Неожиданно дозорные подняли тревогу: дорога, выходившая из леса, запылилась, грохнул выстрел и следом - взрыв.

- Немцы!

- Взвод! Отходим в лес! -скомандовал сержант.

Но было уже поздно. Немцы заметили движение возле дома… Головной танк прибавил скорость, из-за него вывернулись мотоциклы и рассыпались веером по полю, чтобы отсечь русским путь к отступлению. Они даже не стреляли, уверенные, что бойцы сдадутся им без боя. Но кто-то бросил гранату, один мотоцикл подпрыгнул и завалился набок, и в ту же секунду загрохотал пулемет. Несколько солдат упало, другие же начали стрелять в танки из винтовок. Иван тоже безостановочно палил из автомата, а Воронов тянул его за рукав к лесу, крича ему в ухо:

- Ты что? Одурел? С автоматом да винтовками на танк прете! Скорее к лесу!

Они бежали, петляя, между деревьями. По кронам подлеска щелкали пули. Иван бежал, скособочившись, стараясь здоровым глазом углядеть путь, автомат он крепко сжимал в руке. И это чудо, что после нескольких минут сумасшедшего бега не врезался головой в дерево, успевал вовремя увернуться. Воронов неотступно бежал рядом, приговаривая:

- Ничего, ничего, ничего…

Они брели по лесу несколько дней, хоронясь от врага. Однажды, уже в потемках, наткнулись на одинокое лесное подворье, огороженное жердяным забором. Они осторожно пробрались во двор. Иван бессильно привалился к забору -. земля качалась под его ногами. А Воронов, стараясь ступать неслышно, подошел к хате, постучал в дверь, постоял на крыльце. Никто не вышел, не выглянул в окно. Он вернулся к Ивану и предложил.

- Давай переночуем в сарае, а утром видно будет, что к чему. Может, в доме и есть кто, да боятся откликнуться.

В сарае было темно. Ощупью они обследовали его, нашли что-то громоздкое, вскоре поняли, что это сложенные друг на друга сани. В углу была охапка соломы, и они с наслаждением упали на солому, вытянули усталые ноги и мгновенно уснули.

Перед рассветом их разбудил рокот мотора. Воронов вскочил первым, приник к щели между досками, выдохнул тоскливо:

- Немцы, Ваня! Вляпались мы. Давай хоть за санями спрячемся.

Оба метнулись в глубь сарая. И во время. По дверям сарая, по тонкой дощатой стене хлестнули автоматные пули. Через несколько мгновений распахнулась дверь, вновь протарахтел автомат. Пули прошли над самыми головами Ивана и Николая. Казалось, секунды растянулись в годы. Немецкие солдаты вошли в сарай и…

- Хенде хох! - это прозвучало как выстрел.

Иван поднял голову и увидел перед собой черное дуло автомата, торчавшее из живота солдата в чужеземной форме. Он опустил голову на руки и приготовился к смерти.

- Штейн ауф! Встать! - скомандовал немец, и они медленно поднялись, оставив на земле бесполезное без патронов оружие, которое несли несколько дней, чувствуя себя с ним военными людьми. Да и нельзя было выходить из окружения без оружия - их могли объявить дезертирами и отдать под трибунал.

- Ихь бин комиссар? Кто вы? Комиссар? - спросил офицер-танкист, когда к нему привели пленных.

Иван, оглушенный случившимся, молча смотрел в землю. Плен… Он, Иван Жидков, лейтенант советской армии попал в плен. Какой позор!

- Кто вы? Комиссар? - старательно выговорил офицер свой вопрос по-русски. И ткнул пальцем в грудь Ивана.

- Ваня, не ершись, - попросил шепотом Воронов. - Хоть и плен, а все же живы, а там, Бог даст, мы… - и громко вслух произнес. - Нет, не комиссар он. Командир. Больной он, контуженный, говорить ему трудно… - и ткнул Ивана локтем в больной бок, отчего Иван болезненно сморщился. - Да не молчи ты, скажи что-нибудь!

- Найн, ихь бин нихт комиссар…- выдавил из себя Иван опухшими губами.

- О! - удивился немец. - Шпрехен зи дойч? Знаешь наш язык?

- Нихт шпрехен. Понимаю немного.

Медленно и молча шла колонна военнопленных по Минску. Лишь охранники кричали, подгоняя их, да надрывались в надсадном лае овчарки, вырывая из рук проводников поводки.

У разрушенных стен домов жались одинокие горожане, смотрели жалостливо на заросших, оборванных, кое-как перевязанных солдат.

16 июня Иван с группой молодых офицеров гулял по красивым улицам города. А сейчас весь центр был в руинах. Только уцелело чудом здание правительства, мимо которого их вели.