Дети России

Железнодорожник налил в пустую кружку чай, придвинул ее к Ване и подал краюху хлеба. Мальчишка не стал отнекиваться, сел за стол и начал есть. Поев, поблагодарил и вышел в холодную темноту, покрепче запахнув пиджак.

Утро застало Ваню далеко от Эльтона. И едва взошло невеселое солнце над кромкой земли, как Ваня увидел впереди какую-то возвышенность. Он побежал, чтобы быстрее ее достигнуть. Улаган, Улаган! А за ним - Смирновка! Он глядел вперед сквозь слезы, набежавшие на глаза, на дома родного хутора, на дымки, струившиеся из крыш. Потом оглянулся назад на дорогу, по которой увезли безвозвратно отца, и по которой Ваня наконец-то пришел домой.

Ваня быстро шагал по пустынной хуторской улице и улыбался. Его знобило, болела голова, видимо, все-таки он простыл. Но это - пустяки, главное - он дома, сейчас он увидит сестру. Но подойдя к хате, Ваня остановился - по двору ходил незнакомый старик-калмык.

- Где хозяева?!

Старик залопотал что-то на незнакомом языке. Ваня понял, что никакого толку от старика не добьешься, надо идти к соседям. Выйдя за ворота, он столкнулся с мужчиной, ведущим в поводе коня.

- Эй, да ты никак Ванюха Карпов? Ай я обознался, парень?

- Не обознались, дядя Семен, - пригляделся с улыбкой Ваня к мужику. - Это я, Иван Карпов.

Сосед крепко, по-мужски обнял Ваню.

- А где наши, дядя Семен, где Надя?

- А она, как муж в армию ушел, перебралась к свекрам, чего ей одной было в пустой хате куковать? А теперь и Петр вернулся.

Ваня поблагодарил Семена и быстрыми шагами направился на другой конец хутора, где стоял дом родителей Петра. Последние метры он бежал, как перед Улаганом, взлетел на крыльцо, задыхаясь от бега. И остановился - испугался: хорошо ли встретят, нужен ли он родным, ведь у сестры своя семья. Ваня, наверное, так долго бы стоял перед дверями, если бы не вышел во двор Петр.

- Ванюха?! - всплеснул Петр руками. - Ты чего тут стоишь, в дом не идешь? - он крепко стиснул плечи паренька, а потом толкнул его в дом, крича радостно и громко: - Надя, Надя! Посмотри, кто приехал!

Но сестра, простоволосая, с передником в руке уже сама выскочила на крыльцо, увидев брата из окна кухни.

- Ванечка, братик, - плакала Надя, положив брату голову на плечо. - Вырос-то как, большой-то какой, - приговаривала Надя. Петр тоже не сдержался, смахнул слезу рукавом.

В тот день хата Петра Жидкова едва вместила всех гостей. Ваня, отогревшись в бане, сидел во главе стола, одетый в Петрово белье и рубашку, сидевшие на нем смешно, мешковато, и улыбался, здороваясь со всеми солидно, по-взрослому, за руку.

Он уже знал от сестры, что старики Жидковы умерли в голодный тридцать третий год, когда хлебушка не было, даже картошки вдоволь не ели, что Петр вернулся со службы два месяца назад и работает в колхозе трактористом, а Надя - скотница на ферме. Он и сам поведал многое, но его заставляли вновь и вновь повторять сказанное, дивясь, как смог малец (хоть и ростом здоровый, а все равно - малец) добраться из такой дали - с неведомого и страшного от того Казахстана. Ваня охотно рассказывал о своих приключениях, и с каждым словом словно занозы вынимал из души, становилось легко на сердце. Лишь одну занозу не мог вынуть - смерть матери, сознание того, что не знает даже, где она похоронена, и не мог простить себе, что хоронили мать чужие люди, не он.

Только поздней ночью, когда все разошлись, рассказал сестре и зятю, как умерла мама, как увезли ее тело из поселка, где они жили, в близлежащий городок, а он не мог уехать на ночь глядя от маленьких братьев. Договорился с возчиком, что прибежит к моргу на рассвете попрощаться с мамой. Но так уморился мальчишка за день от хлопот и горя, что заснул крепчайшим сном, а когда проснулся - за окном вовсю разгуливал день.

Бросился Ваня в городок, но было уже поздно: мать вместе с другими умершими от тифа похоронили в какой-то из многочисленных городских общих могил. Возчика, который увез тело матери из поселка, Ваня тоже не нашел. А на кладбище в тот день появились три общие могилы. В которой из них его мать? Упал мальчишка на землю и громко заплакал навзрыд так, как никогда ни до того, ни после не плакал. А потом за ними из Компанейского приехал Миша, так больше Ваня и не бывал на том кладбище.

- Прости меня, Надя, что я не сам хоронил мать!

- Ну что ты, Ваня! - заплакала сестра. - Как я могу обижаться на тебя, ведь ты и сам был маленький, да и сейчас невелик.

- Вань, - сказал вдруг Петр, - запишу-ка я тебя на свою фамилию. Знаешь, хоть и убрали потом Чурзину из сельсовета, разобрались, что к чему, а Карповы пока не оправданы. Мало ли что, мешать это будет в твоей жизни. Ни учиться, никуда. С кулацкими сынами сейчас строго обходятся. Как ты на это смотришь, чтобы стать Жидковым? Не возражаешь?

Ваня покраснел. Такого он не ожидал и не знал, что ответить, хотя понимал, что Петр желает ему добра. Да не выйдет ли, что он словно отречется от родителей, сменив фамилию? Одобрит ли это решение Миша? Так и сказал.

- Соглашайся, Ванечка, - обняла его сестра, - Петя дело говорит.

Ваня согласно кивнул головой: