Дети ржавчины

Мы с Гришаней тоже сделали себе по уколу. Машина въехала на бугор, и нам открылось огромное поле, испещренное сетью стежек и тропинок.

–  Вот и думай, – проговорил Петя, – по какой ехать?

–  Бери прямо посередине, – посоветовал Гришаня. Через несколько минут мы пересекли поле и оказались в зарослях ивняка. Сквозь поникшие ветви блеснула река. Моста не было, зато имелся наезженный брод. Под колесами забренчали речные камешки.

–  Что-то голова у меня тяжелая, – пожаловался Петя. – Наверно, после укола.

–  После укола, – сказал я, с подозрением оглядев его, – в голове должно быть чисто, как в больнице.

–  Тут нечисто, – вновь заметил Гришаня. Слова прозвучали тревожно. Вообще Гришаня частенько делал разные замечания и пророчества, всячески демонстрируя свою сверхчеловеческую проницательность. И нельзя было понять, когда он действительно что-то чувствует, а когда корчит из себя наместника Высшего разума. Но сейчас нам стало немножко не по себе.

–  Останови-ка машину, – велел я Петьке. Он вывел «уазик» на пологий «коровий пляж», дернул ручник и вопросительно посмотрел на меня.

–  Выкладывай, Гришаня, что тут нечисто?

–  Да пока непонятно, – завилял он.

–  Говори все начистоту, тебя для этого сюда и взяли. А то поздно будет.

–  Ну… Что-то есть. Что-то довольно сильное, и это близко.

–  На что похоже? Раньше такое бывало?

–  Раньше… Нет вроде.

–  Гришаня, перестань юлить! Скажи хотя бы, опасность есть?

–  А я почем знаю? И вообще, надо на месте разбираться. Сейчас не о чем и говорить.

За рекой раскинулось широкое кукурузное поле. Дорога проходила между огромных – по два-три метра – стеблей. За машиной клубилась густая пыль, и вся кукуруза была грязная, серая, совсем не такая, как ее рисуют на коробках с хлопьями.

–  Поглядите, – пробормотал Петька, прищурив глаза, – вроде кто-то на дороге…

Гришаня первым догадался вытащить из контейнера нивелир, входящий в комплект геодезического инструмента.

–  Девочка маленькая, – сообщил он, приложив глаз к окуляру. – Сидит, лепит что-то из земли.

Девочка нас тоже заметила и отошла к обочине, терпеливо ожидая, когда мы проедем. Она была такая загорелая, словно провела всю свою небольшую жизнь на этом прокаленном солнцем поле. Петька остановил машину, пижонски скрипнув тормозами.

–  До Ершова по этой дороге доедем? – спросил он у юной аборигенки.

Девочка посмотрела на дорогу, потом на колеса нашей машины.

–  Нет, – ответила она с неестественным равнодушием.

–  Как?! – ухмыльнулся Петя. – А где ж Ершово?

–  Там, – девочка указала на дорогу.

–  Так мы туда и едем!

Девочка пожала плечами и слегка улыбнулась. Мне даже показалась, что усмехнулась. И потом снова перевела глаза с наших колес на дорогу. Я проследил за ее взглядом. Метрах в пяти от бампера машины путь пересекала цепочка одинаковых земляных пирамидок. Они были слеплены с помощью синенькой пластмассовой формочки, которую наша собеседница держала в своей испачканной землей ладошке.

–  Не хочет, чтоб мы ломали ее творения, – понимающе шепнул Петька.

Увы, сломать их нам пришлось бы в любом случае. Кукуруза по краям дороги была такая крепкая и густо растущая, что не дала бы нам объехать игрушечный барьерчик. При всем нашем уважении к детскому труду пирамидки обречены были погибнуть под колесами.

–  Поехали, – тихо сказал я Петьке. Он с сожалением улыбнулся девочке и включил передачу.

Машина не тронулась с места. Сначала я думал, что Петр просто пробует двигатель на холостых оборотах, но время шло, а мы так и оставались на месте – Петькина нога словно прилипла к педали сцепления.

–  Что-то с машиной? – спросил я.

–  Эй! – удивленно воскликнул Гришаня, который все умел чувствовать на мгновение раньше меня и любого из нас.

Я посмотрел на Петра. По его виску катились две большие капли пота. Щеки дрожали, будто у штангиста, берущего непомерный вес.

–  Да что с тобой?! – я хлопнул его по плечу. Петя с трудом повернул голову и посмотрел куда-то мимо меня. Белки его глаз покраснели, лоб пересекли несколько морщин.

–  Олег, дело нечисто! – тревожно проговорил Гришаня.

Я уже и сам все понял. Первым делом выдернул ключ из замка зажигания. Двигатель кашлянул и заглох. Петр сразу обмяк, отцепился от руля. Я обежал вокруг кабины и начал вытаскивать его наружу. Это было нетрудно – он и сам спешил вылезти. Собственно, он уже был почти в порядке. Только виновато улыбался и вытирал рукавом взмокшие виски. Рядом прыгал обеспокоенный Гришаня с аптечкой на изготовку.

Девочка равнодушно смотрела на нас. Удивительно, но ни единой искры любопытства не сверкнуло в ее глазах.

–  Ну, говори, – велел я Петру.

–  Не знаю… – он сокрушенно качнул головой. – Не могу ехать – и все. И эта еще смотрит… – он недобро покосился на ребенка.

Гришаня хмыкнул, а затем подошел к девочке и сел перед ней на корточки.

–  Как тебя зовут? – ласково спросил он. Мы украдкой смотрели на них. Я вдруг понял, что у девочки не лицо, а маска. У ребенка не может быть таких равнодушных глаз, это противоречит всем законам природы.

–  Дяденька, – спокойно сказала она, – а вы скоро умрете.