Дети ржавчины

Я вдруг почувствовал, что незачем скрывать правду. Вечер настроил меня на такой лад, что захотелось все рассказать. А почему нет? Пусть слушают. Пусть знают. Я ничем не наврежу себе, если расскажу про свой мир.

Но быстро пришло отрезвление. О чем я смогу поведать этим людям? О железных повозках без лошадей? О ящиках со стеклянным боком, на котором пляшут цветные картинки? О тоннах еды, которую вываливают на свалки, потому что не успевают распродать?

Будет ли им это интересно, будет ли понятно? Если не поймут – значит, не поверят. Нет смысла говорить.

И тогда мне в голову пришла другая мысль – настолько простая и ясная, что я невольно улыбнулся. Я расскажу не про свой, а про их мир. Про то, каким он был раньше и каким я видел его в своих снах наяву. Тем более что в какой-то степени он был и моим тоже.

–  Я жил в стране, где никто не боится Пылающей прорвы, – сказал я и затем выдержал на всякий случаи паузу. Никто не оборвал меня и не обвинил во лжи.

–  Я жил в великой и прекрасной стране, – тихо продолжил я. – Там всегда хватает еды, потому что люди не боятся выходить на поля и возделывать их. А если кто-то голоден, другой даст ему пищи и ничего не попросит взамен. Мы умеем защитить себя от посланников Прорвы, хотя у нас нет ни одной Холодной башни. У нас есть другие способы не подпустить к своим домам смерть. Мы умеем сражаться с Прорвой и не считаем, что человек беспомощен перед судьбой.

Я говорил, хотя и не очень верил себе. Одна моя половина жила в том мире, о котором я рассказывал, а другая злобно шептала в ухо: это ложь, этого нет, это в прошлом, это давно умерло…

–  Люди, среди которых я вырос, сильно отличаются от вас, и вряд ли вы поймете их жизнь. Они способны получать радость не только от еды или сна, но и от красивой песни. И от любви другого человека…

Моя речь, наверно, смахивала на какое-то утопическое произведение, но я продолжал говорить. Я не упускал ни одной детали, я вспомнил и свист серебристых истребителей, и романтичные ночные праздники, и даже ржавую пушку, с которой мы ныряли в пруд.

Костер покачнулся и рухнул, выпустив сноп искр. Я замолчал на полуслове. Хватит. Толкователь хмуро глядел на огоньки, бегающие по обугленным поленьям, и качал головой. Ему не нравилось то, что я рассказал. Моя история опровергала его версию строения Вселенной – версию запутанную и прозрачную, как воздушный замок, но очень выгодную в его положении.

Свистун с Медвежатником опали. Я перевел взгляд на Подорожника. Он смотрел в пустоту, на губах – обычная непонятная усмешка.

–  Интересно, – проговорил он, – где находится эта твоя страна…

ПАМЯТНИК

– О чем вы там вчера болтали? – хмуро спросил Свистун, когда мы остановились накормить лошадей.

– Ты разве не слышал?

–  Слышал кое-что, только… ни черта не понял. Всю ночь потом всякая дурь в голове гуляла.

–  Значит, дурь и болтали…

Вокруг нас была густая высокая трава. Лошади буквально купались в ней и радовались, как дети в магазине игрушек. Неподалеку стояло высокое дерево, и Медвежатник вскарабкался на него наблюдать за окрестностями. Оказалось, в пределах видимости «пасутся» с десяток аэроидов, но в нашу сторону ни один пока не направлялся.

–  Скоро опять горы, – сказал Подорожник, глядя вдаль.

–  Что это значит? – поинтересовался я.

–  Да ничего… Там дорога хуже, медленно придется двигаться. А нам хорошо бы до вечера успеть на заставу.

Как ни хотели наши лошадушки отдохнуть после сытного обеда, мы запрягли их и погнали дальше. Следующую остановку запланировали у самых гор, где была река с хорошей чистой водой.

–  Что такое иглострел? – спросил я у погонщика, когда мы выехали на дорогу.

–  Среди старых вещей иногда встречаются полезные. Иглострел – как раз такая. Кладешь иглу в желобок, сдавливаешь под мышкой рычаги – и она летит так быстро, что невозможно увидеть. Кто умеет хорошо это делать, тот самый сильный воин. Говорят, некоторые могут сбить иглой даже птицу в полете.

–  Я ни разу не видел такой штуки.

– Их мало. Потому они и так дороги. У Лучистого есть всего один, и он держит его возле себя. А что тебе до этого?

–  Просто интересно.

–  Странно. Я думал, ты побольше меня знаешь про иглострелы.

–  Откуда?

–  Ну… Ты вчера рассказывал про свой город, и про то, что умеешь бороться с посланниками Прорвы. Я думал, у вас есть оружие еще получше, чем иглострел.

–  Да, есть… Было. Но я не умею бороться с посланниками. У меня нет больше никакого оружия.

–  А ты собираешься возвращаться на свою землю?

–  Может быть.

–  Я пошел бы с тобой. Но только… – погонщик горько усмехнулся.

–  Что? Договаривай.

–  Наверно, ты все выдумал. Ни один сумасшедший не может наговорить столько глупостей, сколько я услышал вчера от тебя.

В его голосе не было осуждения. Скорее, он был раздосадован и разочарован, да так серьезно, что мне захотелось немедленно убедить его, доказать, что все сказанное – правда. Вернее, было правдой. Мне казалось, его очень легко убедить – он сам просит об этом.

–  А что бы ты там делал? – спросил я. – Там не нужны погонщики-воины.