Дети ржавчины

Дорога пробудила у Надежды аппетит. Но все равно она утолила голод раньше меня. Затем встала, неспешно прошлась от стены к стене, в очередной раз осматривая наше убежище.

–  Даже не хочется отсюда уходить, снова под дождь, – вздохнула она.

–  Дождь рано или поздно пройдет.

–  Пройдет… – она едва заметно кивнула. – А что толку? – прибавила она очень тихо.

Сколько грусти было в этих простых словах. Она права: дождь пройдет – но мир останется для нее таким же враждебным и чужим. И лишь один путь у этого бесконечно одинокого человека – привыкнуть, смириться, похоронить себя заживо среди равнодушных, занятых своими делами людей.

Надежда сняла с пояса магнитную дубинку. У нее был замечательный пояс с множеством петель, защелок, карманчиков и сумочек. Все это предназначалось скорее всего для каких-то инструментов, а не для оружия, но мой подарок нашел там себе место. Она повернула кольцо – шарик завис в воздухе. Быстрый взмах – и трухлявый чурбачок, лежащий неподалеку, разлетелся в щепки.

Я заметил, сколько стремительности и агрессии вместилось в это несложное движение. Надежда не развлекалась – она давала выход чувствам. Она била эту несчастную деревяшку с такой злостью и отчаянием, словно плакала навзрыд.

И вдруг она подскочила ко мне, отведя руку с дубинкой назад.

–  Будешь защищаться?

Шутки шутками, а глаза ее не улыбались.

–  Буду! – ответил я, откладывая недоеденную половинку огурца.

Первый удар я поймал плоскостью тесака. От второго, третьего увернулся. И слегка толкнул Надежду рукояткой в спину – чтоб не зарывалась. Но ей это лишь прибавило азарта. Она, наверно, жалела, что нельзя врезать мне по-настоящему, и тем не менее на мне упражняться было интереснее, чем на безответной деревяшке.

Она в очередной раз замахнулась, и я, не успевая подставить тесак, шарахнулся в сторону.

–  Страшно? – прошептала она.

–  Ни чуточки, – улыбнулся я.

Мы прыгали, отскакивали, радовались в моменты удачи – играли, как дети. Надежда смеялась, когда ей удавалось достать меня шариком, а я, видя, как ей это нравится, специально поддавался – пусть смеется, пусть будет веселой и живой, пусть такой и остается. В этот момент я понял – вот настоящее лицо моей попутчицы. Она в самом деле ребенок, на которого судьба не в добрый час примерила взрослую маску. Может – сейчас, а скорее, это произошло раньше, еще до меня – в те годы, когда родина этой девочки гибла под напором безмолвных летающих чудовищ-аэроидов.

И вдруг она резко остановилась, отключила дубинку.

–  Почему ты так странно зовешь меня? – спросила девушка. – Ведь нет такого имени – Надежда, это просто слово.

Я запнулся. Не знал, что придется объяснять ей что-то на этот счет.

–  Потому… Потому что ты и есть Надежда. Ты – моя надежда. Пока не знаю, на что… На лучшее.

–  Почему?

–  Разве это надо объяснять? Ты – единственный человек во всем мире, с которым мне есть о чем поговорить или вспомнить. Ты – единственная, кто способен помочь мне понять, узнать, увидеть что-то. Может, даже изменить.

–  Зачем тебе это? Зачем понимать, менять?.. Я вдохнул полную грудь воздуха, чтобы начать объяснения – те самые, что тысячу раз проводил сам с собой. Но не сказал ни слова, лишь покачал головой.

–  Не хочешь быть Надеждой. Как же мне тебя называть?

–  Никак. Зови Надеждой, если нравится.

–  А тебе самой нравится?

Она пожала плечами. Потом вдруг повернулась и смело посмотрела мне в глаза.

–  Нравится.

Я с облегчением улыбнулся.

–  Ты будешь здесь первой женщиной-надеждой.

–  Здесь? А где еще?

Я пожал плечами. Но она уже заинтересовалась.

–  Где еще есть женщина-надежда?

–  Есть. То есть была, – ответил я. – У меня была женщина по имени Надежда. Я очень любил ее.

–  А сейчас?

–  Она погибла. И мне очень долго пришлось жить без надежды. Наверно, ты можешь понять, как это тяжело.

–  Почему она погибла? Аэроиды?

–  Нет, они здесь ни при чем. Если интересно, могу рассказать, – я сел на соломенный пол, воткнул рядом тесак.

–  Интересно, – она тоже присела рядом на корточки.

–  В общем, ничего особенного. У нас в городе был праздник. И там летали вертолеты…

– Что?

–  Вертолеты – летательные аппараты. Они летают помедленнее истребителей, но зато могут зависать в воздухе.

–  Истребители тоже могут.

–  Я не знал этого.

–  И что произошло, она разбилась?

–  Нет… Я отошел за мороженым… это такое сладкое лакомство. А тем временем две машины в воздухе сцепились лопастями. Обломки полетели в толпу. Я услышал шум, побежал. Вернулся – а там крик, огонь, кровь…

Я замолчал, вспоминая, как метался среди дымящихся кусков вертолета, кричащих покалеченных людей и никак не выпускал из рук мороженого. Я думал, что сейчас найду живую и невредимую Надежду, и мы с ней отойдем подальше от этого кошмарного места. Но Надежду нашли другие, и уже мертвую. Мороженое я выбросил…

–  Там были очень хорошие пилоты, – проговорил я. – Они смогли сделать так, чтобы машины упали не в самую гущу людей, а чуть в стороне. Но и моя Надежда стояла в стороне… Всего два человека погибли – она и какой-то мальчик.