Дети Ржавчины

Мы перебрались на платформу, подошли к одному из коробов. Девушка провела по нему пальцами. Он и в самом деле напоминал размерами железнодорожный вагон, но выглядел более плоским. Надежда взяла в руку свою магнитную дубинку, включила, перехватила поудобнее. И вдруг с размаху ударила по черной шершавой стене. Раздался глухой хруст, по стене разбежались трещины. Она ударила еще раз, пробив дырку, из которой тут же поползла густая бурая масса.

— Помогай! — крикнула Надежда, и я подошел, приготовив тесак.

За несколько минут мы разделались с контейнером. Стены были хрупкими и отваливались крупными кусками. После каждого удара приходилось отскакивать, чтобы не увязнуть в бурой массе, которая продолжала выползать.

Короб еще раз жалостно хрустнул, и последняя стена обрушилась, рассыпавшись на куски. Начинка растекалась по платформе блином, уходя в прорези. Я увидел внутри продолговатое тело знакомых очертаний, и прежде чем с него стекли остатки консерванта, я уже понял, что это такое.

Надежда перебралась через обломки контейнера, стерла ладонью бурое тесто с металлической поверхности.

— Ну вот... — тихо проговорила она. — Не зря мы надеялись.

Перед нами стоял истребитель — настоящая боевая машина, сохранившаяся настолько хорошо, что даже металл обшивки не потемнел, а продолжал сверкать.

Я сбегал к повозке, принес несколько кусков мешковины. Вдвоем мы начали протирать корпус, убирая следы бурой размазни. Она стиралась хорошо и не липла к рукам, поэтому через несколько минут истребитель стоял перед нами во всей своей красе. Мы ходили вокруг, прикасались к холодному металлу, заглядывали через стекло в кабину.

— Ты думаешь, он сможет летать? — спросил я.

— Думаю, сможет, — ответила девушка, и я понял — если не сможет сразу, то она его заставит. — Все это было рассчитано на очень долгое хранение. Практически на вечное. Потому что мы не могли позволить себе роскошь строить новые машины, если старые еще годятся для дела.

— Вечное хранение, — повторил я. — Вообще-то, любые машины устаревают, и нет смысла хранить старье.

— Это не старье! — вскинулась девушка. — Это хорошие машины. Вполне пригодные для боя. Делать лучше не было необходимости, поэтому мы не тратили сил на это. Хватало и других дел.

Я хотел заметить, что не бывает предела совершенству, но все же промолчал. Эта девочка жила в особенных условиях, и не мне судить, насколько она права.

— Давай поедим, — устало сказала она. — Придумай что-нибудь, а я пока начну его оживлять.

Я кивнул и отправился к повозке. Скинул навес, разбил его на дрова. Солнце уже почти спряталось, вот-вот могли прийти сумерки, а за ними — ночь. Разводя огонь, я поглядывал на девушку. Она открывала клапаны и карманчики своего пояса, доставала инструменты, ходила вокруг истребителя, что-то делала. До меня доносились щелчки, металлическое звяканье. Пару раз Надежда подходила к огню погреться. Мы здорово продрогли в воде, и я боялся, как бы кто-нибудь из нас не заболел.

Потом мы поужинали. Это была наша последняя еда, и я думал, чем питаться завтра. Выкапывать коренья или собирать в лесу падаль?

— Вы случайно еду не консервировали вместе с техникой? — в шутку спросил я.

— Нет, — помотала головой девушка. — Только топливо и боезапас. Она встала.

— Я пошла. Доедай, если хочешь.

— Тебе помочь?

— Нет, ты все равно ничего в этом не понимаешь. Я все же поднялся и пошел вместе с ней. Я наблюдал, как Надежда открывает какие-то люки, отодвигает панели, просовывает в ниши свои инструменты, что-то проверяет. Я пытался все запомнить, разобраться в механизмах древней машины, но быстро понял, что мне это не под силу. Истребитель имел очень сложную начинку.

— Как ты думаешь, я смогу со временем разобраться во всем этом? — спросил я.

Надежда взглянула на меня со снисходительной улыбкой.

— Тебе незачем в этом разбираться. Чтобы летать, необязательно знать, как это работает.

— А если придется чинить?

— Эти машины не подлежат ремонту. Если поломка небольшая — автоматика справится с ней сама. А если что-то серьезное, то машину проще бросить.

— Странный у вас был подход к технике.

— Ничего странного. Эта техника рассчитана на то, чтобы каждый мог научиться пользоваться ею. Управление очень простое, потому что все контролирует автомат. Подготовка пилота занимала десять дней или меньше, а вот меня, специалиста по внутреннему устройству, учили несколько лет. Сам посчитай, что выгоднее.

— Пожалуй, выгоднее вообще не держать техников. Зачем, если все умеет автоматика?

— Над ней все равно должен быть человек.

— Поэтому я и хочу научиться.

— Не нужно...

Я забрался в кабину, сел в кресло. Управление и в самом деле было простое — штурвал, две педали, несколько коротких рычагов в один ряд.

— Что он умеет? — спросил я.

— Летать, — удивленно отозвалась Надежда.

— Я понимаю, что не яичницу жарить. Как он летает?

— По-всякому — горизонтально, вертикально, боком, на крыле. Причем на любой скорости. Может зависать на одном месте, хоть вниз головой. Еще стрелять умеет. Я все тебе покажу.