Дети с улицы Мапу

Парень напротив глядит на нее. У Шули сжалось горло, кровь бросилась в лицо. Изо всех сил старается она выглядеть спокойной, безразличной. Расстегивает верхнюю пуговицу кофточки — на шее виден маленький крестик. Достает из кармана зеркальце и, глядя в него, кокетливо поправляет выбившиеся из-под шапочки на лоб волосы. Парень отводит взгляд, и ей становится легче. Все входят и выходят. Шуля отворачивается к окну.

Ехать еще пять минут, всего пять минут. Автобус ползет… Ей кажется, что прошел уже целый час. Большинство пассажиров сошло раньше. В автобусе остались лишь трое. Опять ей кажется, будто все смотрят на нее и ждут, пока она встанет. Особенно беспокоит ее мужчина в кожаной шапке и коричневом пальто. Он сел на следующей остановке после нее и все не сходит.

Он только делает вид, что читает газету, — мелькает в мозгу у Шули, а на самом деле он следит за мной.

Вот он вытирает нос, а сам смотрит на меня. Уставился своими наглыми глазами…

Автобус останавливается. Шуля чувствует, что у нее подкашиваются ноги, она не в силах встать с места. Мужчина в кожаной шапке встает и выходит, не обращая на нее никакого внимания.

Едва автобус тронулся, Шуля вскочила и поспешно спрыгнула на ходу. Перебежав улицу, свернула в немощеный переулок, в котором живут ее друзья. Как Паулаускасы примут ее? А вдруг она их вообще не найдет?

Скрипнула калитка за домом, около сарая. Навстречу Шуле вышла женщина, закутанная в черный шерстяной платок. Шуля узнает Маре Паулаускене. Литовка на минутку остановилась, рассматривая гостью, оглянулась по сторонам и молча сделала ей знак следовать за ней. Маре возвращается в сарай, а Шуля идет за ней.

— Езус Мария! — всплеснула руками Маре, глядя на Шулю. — А где мама? Как ее здоровье?

— Жива, — отвечает Шуля, стоя в дверях сарая и вдыхая запах навоза и тепло от коров. У нее кружится голова.

— Бедная девочка! — причитает хозяйка.

— Маре, — говорит Шуля, чувствуя, что еще немного, и она не в силах будет говорить, — я пришла просить у вас убежища.

— Для себя?

— И для мамы.

Маре замолкла. Замолчала и Шуля. На мгновенье она почувствовала, что земля ускользает у нее из-под ног и она падает в глубокую пропасть…

— Не знаю. Мужа нет дома. Тяжелые дни настали, часто ходят с обыском, — мягко начала Маре.

Глаза Шули наполнились слезами. Увидев горе девочки, литовка погладила ее по плечу:

— Ну, ну, не плачь. Посмотрим, что-нибудь придумаем. Придет муж-то, завтра придет. Пока что оставайся здесь. Забирайся на сеновал, там тебе тепло будет. В доме нельзя, ищут.

Шуля хотела было ответить, что не может ждать, что мать ожидает ее в гетто, но не могла раскрыть рта. Очень усталой была и голодной. Взобралась на гору сена, заполнявшего всю вторую половину сарая до самой крыши. Зарылась вглубь, накрыла ноги и тело сеном и закрыла глаза. Как хорошо было бы, если б можно было так лежать до конца, чтобы никто не мешал, чтобы не нужно было есть и пить. Лежать так до конца войны, или уснуть и не проснуться.

Кто-то потянул ее за руку. Открыла глаза. Перед ней стоит Маре, в руках у нее большая чашка молока, хлеб, сыр.

— Заснула, бедняжка. Измоталась.

Маре с жалостью смотрит на девочку.

— Поешь, а потом спи. Отдохнуть тебе надо, отдохнуть…

Из глаз Маре выкатилась слеза.

Горячей волной обдало Шулю, будто эта слеза свалила тяжелый камень с ее души.

Тот день Шуля провела в сарае на сене. Вечером Маре принесла ей одеяло и горячую пищу: тушеную капусту с мясом. Поев, Шуля закуталась в одеяло и погрузилась в сон.

Так прошел для нее и второй день. В промежутках между едой она отсыпалась, будто желая вернуть слипающимся векам все часы бессонницы в долгие страшные ночи гетто, когда приходилось, затаив дыхание, сидеть в тайнике.

Паулаускас вернулся лишь на третий день. Вечером он вошел в сарай, поздоровался, посмотрел на девочку и сказал:

— Ты отдыхай здесь, а я схожу за матерью.

Если бы Шуля не стеснялась, она бы обняла этого доброго человека… Она только прошептала:

— Там, возле ограды.

— Знаю. Не бойся, найду. А ты ешь хорошенько да отдыхай.

Пожелав спокойной ночи, он медленно сполз с сена.

Утром, еще не раскрыв глаза, Шуля ощутила под боком теплое тело.

— Мама, — запело у нее в душе, — уже пришла, мамочка…

Госпожа Вайс спала, обняв одной рукой Шулю, а другую положив под голову.

* * *

Холод снаружи становился все крепче. Он проникал сквозь сено, которое они наваливали на себя, колол, будто иглами, тело. Шуля с матерью грели друг друга, прижавшись одна к другой. Ночами они слезали с сена вниз и ходили по сараю, чтобы размяться. Шуля подходит к корове, гладит ее мягкую шкуру… Корова смотрит на нее добрыми глазами и лижет ладонь девочки. Шуля прижимается лицом к голове коровы, обнимает ее за шею, и на душе у нее становится легче.