Дети Шини (СИ)

В конечном счете, он замолчал и стал ждать, но потом я вспомнила про маму с папой, про Детей Шини, про Якушина, про Павлика, про то, как нас ограбили в Волоколамске, про охотников, про много чего ещё, и всё пошло по новой.

И тогда, когда конца и края моей истерике не было видно, он взял и поцеловал меня. Быстро и очень точно, так, что от неожиданности я позабыла всё, о чем убивалась минуту назад.

Было ясно, что это провокация, но зато она подействовала мгновенно и весьма эффективно, моментально приведя в чувство. Возможно, он рассчитывал на то, что я тут же вскочу и убегу, но у меня даже нормально возмутиться не получилось.

- Ты же говорил, что...

- Я передумал, - тут же перебил он меня. - В конце концов, не такой уж я и урод.

От него слышать такое было довольно необычно и забавно, так что я, утираясь рукавами, не удержалась:

- С чего вдруг такая уверенность?

Но он не моргнул и глазом, видимо радуясь, что я хоть всхлипывать прекратила.

- Милины подруги говорили.

Я искоса взглянула на его довольную ухмылочку, точно мы не сидели в колодце на окровавленном снегу и не подыхали от мороза и голода, а кокетничали друг с другом теплым летним вечером на лавочке в парке.

- Ты целовался с Милиными подругами?

- Давай договоримся так, когда мы выберемся, я должен буду рассказать тебе кое-что очень-очень важное. А сейчас сделай всё, что угодно, лишь бы Герасимов протрезвел.

Для Герасимова я притащила целое ведро снега. Половину распихала по пустым бутылкам. Оставшийся же взяла и безжалостно высыпала прямо ему на лицо а, пока он стонал и отмахивался, засунула пару горстей за воротник и на живот под свитер. После чего он так заорал, что я испугалась, что он сейчас встанет и будет меня бить.

Но Герасимов только неуклюже сполз со стола и принялся трясти головой, стряхивая снег.

- Придурочная.

- Не придурочная, а Ваше величество, алкоголик. Давай, соберись уже.

Но он еле стоял на ногах и сильно покачнувшись, свалился в кресло. Я сунула ему в руки бутылку со снегом.

- Что это? - он, скривившись, посмотрел на бултыхающийся внутри серый из-за остатков вина снег.

- Пей это или ешь, как хочешь. А потом два пальца в рот. И давай быстро.

- Озверела?

- Ты вообще хочешь отсюда выбраться?

- Ну.

- Тогда делай, что сказала.

- Иди нафиг. Я спать хочу.

- Герасимов, не заставляй меня...

Но он демонстративно свернулся в кресле, натянул на голову куртку и затих. Так что мне пришлось снова идти за снегом, а когда я шла обратно, фонарик неожиданно погас, но меня это ничуть не испугало, потому что в данный момент существовали куда более страшные вещи.

В следующий раз я стала растирать Герасимову лицо снегом, и он чуть было не попал мне по уху, когда пытался отбиваться. Но я успела быстро отскочить и снова повторила экзекуцию.

Наконец, он поднялся и, шатаясь, пошел в мою сторону. На долю секунды отрезвление Герасимова показалось мне гораздо опаснее падения со стены колодца. Однако в кромешной темноте он моментально потерял ориентацию.

- Послушай, - я попыталась пробиться к проблескам его сознания. - Там колодец, из него можно выбраться. Тебе будет легко туда залезть. Ведь, турник это твой любимый предмет в школе. Сможешь?

- Пошла к черту.

- Ну, давай же, включи уже мозг! - я снова метнула снежок, и Герасимов кинулся было ко мне, но его тут же повело, замутило и начало тошнить.

Я вспомнила как плохо было мне и на время милостиво оставила в покое.

Постепенно он стал приходить в себя, и сам попросил снега. Протер лицо, виски и шею. Затем, хмуро спросил:

- Куда лезть?

Для начала его нужно было отвести в колодец. Там мороз и свежий воздух. Чтобы посидел, проветрился.

Пришлось заставить его нагнуть голову и тащить за руку, потому что он то и дело задевал косяки и пытался войти в стену. А в тоннель полез, как слон в мышиную нору. Я толкала его сзади, постоянно опасаясь, что он там застрянет.

Наконец, он остановился, обнаружив лаз, но когда начал в него протискиваться, то неловко задел плечом торчащие сбоку камни и сразу же послышался неприятный гулкий стук. Пока до Герасимова доперло, что происходит, пара камней успела свалиться ему на спину, я дернула его назад. И очень вовремя, потому что в следующее мгновение проход стал стремительно засыпаться. Издалека послышался горестный вой Амелина, но мы уже с бешеной скоростью лезли обратно, опасаясь, что обрушится весь тоннель.

Но тоннель не рухнул. Вместо него рухнула я прямо там, на леденеющий пол. И это был конец. Даже Герасимов это понял. Я ему не сказала ни слова, он тоже. Мы просто валялись потрясенные до самого глубокого отчаяния. Одно радовало: от потери крови Амелин умрет быстрее и легче, чем мы от голода.

- Успокойся, - собравшись с силами, проговорил Герасимов, хотя я не произнесла ни звука. - Я сейчас всё разберу. Только умоюсь ещё.

И он ушел, а я подползла к тоннелю и крикнула:

- Эй, Амелин, мы сейчас разберем всё.

Но тот не отозвался.

Зато неожиданно из коридора раздались изумленные крики Герасимова.

- Осеева, Осеева, - вопил он. - Иди сюда скорее.

Было ясно, что что-то случилось, но что ещё могло случиться?