А сама взяла кружку с дымящимся молоком, села на кровать и несколько раз потрясла его за плечо, пытаясь разбудить. Но он никак не просыпался, только кашлял и хрипел. Я потрогала лоб. Температура если и была, то намного ниже, чем вчера вечером, вероятно, лучше было оставить его в покое. Но как только дверь за Сёминой захлопнулась, он неожиданно и крепко схватил меня за руку, так что молоко, которое я держала в другой руке, даже немного выплеснулось на пол.
- Как ты могла? Как ты позволила им сделать это со мной?
От такой фамильярности я откровенно растерялась.
- А как ещё? Нужно было сбить температуру. Или ты хотел умереть?
Попыталась аккуратно забрать руку, чтобы снова не разлить молоко, но тут внезапно, заметив те самые, другие шрамы, буквально остолбенела.
И действительно было от чего, всё его предплечье от самого запястья до локтя оказалось испещрено кошмарными рубцами и порезами, маленькими и большими, тоненькими и жирными шрамами, в основном поперечными, но было несколько и продольных. Так, что всё вместе это напоминало хаотичную штриховку безумного художника.
Амелин перехватил мой взгляд и вызывающе улыбнулся.
- Видишь же, что хотел. Вот, только до вчерашнего дня думал, что всё знаю о боли, но даже представить себе не мог, что чувствуешь, когда к горячему телу прикасается кусок льда.
- Якушин сказал, что это не больно, а просто неприятно, - с трудом выдавила я, всё ещё переваривая увиденное.
- Твой Якушин ошибся. Всё наоборот. Это было жутко больно, но приятно.
Он паясничал, специально пытаясь меня зацепить.
- Слушай, Амелин. Ты не дома, это может там родители на эти штуки ведутся, а нам, честно сказать, пофиг. Можешь, хоть об стену убиться, если тебе это нравится.
Но ему явно доставлял удовольствие этот глумливый ребяческий эпатаж. Он вытащил из-под простыни вторую, столь же сильно обезображенную, руку и вдохновенно продекламировал:
- Слепцы напрасно ищут, где дорога,
Доверясь чувств слепым поводырям;
Но если жизнь - базар крикливый Бога,
То только смерть - его бессмертный храм.
Я сунула ему чашку с молоком и поскорее отошла от кровати.
Он взял, выпил залпом и тут же снова позвал меня.
- Будь другом, помоги дойти до туалета.
Идти на попятную не хотелось, но не могла же я его послать в таком состоянии.
Кое-как поднявшись с кровати, Амелин завернулся в простыню, сунул ноги в смешные ботинки и оперся о мои плечи. Он был выше головы на две.
- Извини. С Фетом я, наверное, переборщил.
- Ладно. Завтра поедем в больницу, и тебя там быстро вылечат.
Мы дошли уже почти до самых дверей, но после этих моих слов, он вопросительно остановился, и внезапно вспыхнувший в его глазах упрек, заставил меня почувствовать себя виноватой.
- Тебе нужно в больницу. У нас нет лекарств, и мы должны будем разъехаться.
- А ты куда поедешь?
- Мы с Марковым и Сёминой в Сочи.
- Я хочу с вами, - сказал он, но прозвучало "я еду с вами".
- В твоей ситуации сейчас не до хотения.
- Да, брось, - он небрежно поморщился. - Подумаешь кашель и температура. У тебя никогда такого не было, что ли?
- О чем ты думал, когда в легком пальто зимой убегал из дома? При том, что и так уже болел. Не мог одеть что-нибудь нормальное?
- Не мог, - в его детской улыбке опять промелькнула издевка. - У меня нет.
- Чего у тебя нет?
- Ничего нормального.
- Согласна, - эта нелепая игра выводила меня из себя. - У ненормального человека не может быть ничего нормального. И, вообще, Амелин, кончай препираться. Мы уже всё решили.
- Меня зовут Костя, - резко отпустив меня, он развернулся, и сам вышел в маленькую, холодную комнату.
Его голая спина, плечи и шея сзади тоже выглядели отвратительно: лоскут неровной бугристой кожи, а на ней и под ней несколько красных длинных полос. Меня аж передернуло.
- Эй, стой, - закричала я, приходя в себя. - Накинь хотя бы пальто.
Но было поздно, дверь громко захлопнулась. А когда он вернулся, то вообще перестал со мной разговаривать, пошел, упал в свою кровать и накрылся подушкой.
На обед Сёмина сварила суп из рыбных консервов и потушила курицу с рисом на второе. Её манипуляции на кухне выглядели поистине фантастично. Было удивительно, что из этой магазинной ерунды может получаться настоящая еда. А ещё она делала это с таким удовольствием, что я невольно залюбовалась. Прям даже когда картошку чистила вся светилась. Чудачка.
С улицы парни примчались злые и взбудораженные, постоянно переругивались и обзывались, так что понять, в чем дело было невозможно.
- Не получилось с машиной? - осторожно спросила я.
- С машиной всё хорошо, - Якушин был уже основательно заведен. - Плохо, что тут, оказывается, живут люди, которые телевизор смотрят.