Тут меня осеняет. Я вдруг понимаю, зачем она приехала в «Большую гору». Не для того, чтобы увидеться с нами. А для того, чтобы мы помогли ей попасть в наш дом.
Тильте кивает.
— Я знаю, как туда войти, — говорит она. — Но это невозможно объяснить. Так что если бы вы взяли меня с собой…
Мы снова проходим через террасу. И должен сказать, внутри нашей группы кипит множество противоречивых чувств.
Если вы позволите мне начать с себя, то признаюсь, что меня охватывает паника при мысли о том, что Тильте собирается бросить нас с Баскером в этом заведении. Что касается графа, то я вижу, что он вообще в ауте, так что Торласиус-Дрёберт начинает посматривать на него с интересом, как будто ожидает, что купальная шапочка графа скоро выдаст какой-нибудь блестящий результат.
Епископа, похоже, мучают сомнения. Вовсе не религиозного толка и вовсе не насчёт вторжения в наш дом, потому что и в том и в другом случае она не сомневается, что Господь Бог на её стороне. Она совсем не уверена в том, что стоит брать с собой в машину Тильте — ведь нельзя с уверенностью сказать, что зараза, которая поразила нашу семью, не может передаться другим.
Вера-секретарь семенит проворно, но осторожно, словно денщик великого полководца, ступающий по опасной вражеской территории. А Минни Торласиус-Дрёберт не сводит обожающего взгляда со своего мужа.
Профессор показывает на купальные шапочки и обращается к епископу.
— Я воспользовался возможностью для проведения эксперимента. В самом ближайшем будущем мы сможем идентифицировать ген, отвечающий за пристрастие к наркотикам. И вызывающий локальное повреждение мозга.
Если сказать, что епископ демонстрирует заинтересованность, это будет явным преувеличением. Всем своим видом она хочет показать, что проблем с головой на Финё и так хватает, так что нечего докучать ей всякими глупостями.
Но мы уже два года знаем Торласиуса-Дрёберта как выдающегося оратора и блестящего учёного, который неустанно стремится к новым знаниям. Так что он немедленно обращается к графу.
— А что можно сказать, — говорит он, указывая на меня, — о перспективах выздоровления мальчика? И не следует ли нам воспользоваться возможностью и сканировать его мозг?
Граф Рикард оказывается в сложном положении. Ему непонятно, как себя вести. Он смотрит через плечо профессора и машет рукой.
— Это просто маленькие голубые гномики, — объясняет он. — Они живут под террасой. Я показываю им, чтобы они подошли поближе.
Мне вдруг вспоминаются слова о том, что даже если и нет никакой двери, не стоит сдаваться, надо продолжать стучать. Потому что оказывается, что хотя Анафлабия Бордерруд вряд ли может претендовать на то, чтобы стать актрисой, всё-таки можно представить для неё какое-то будущее в шоу-бизнесе — осознав перспективу появления маленьких голубых гномиков под ногами, она внезапно высоко подпрыгивает, на мгновение зависая в воздухе.
Торкиль Торласиус замирает на месте. Он пристально смотрит на графа, постепенно смиряясь с мыслью, что по сравнению с происходящим все его самые смелые предположения о наркотическом гене и повреждении мозга ничего не стоят.
Вот тут-то, когда перед вратарской площадкой образуется полный хаос, слово берёт Тильте.
— Мне нужно взять с собой кое-какие вещи, — говорит она. — Но они тяжёлые, мне их не донести. Не могли бы вы помочь мне, господин профессор?
При других обстоятельствах фраза о тяжёлых вещах наверняка вызвала бы подозрение у Торласиуса и у епископа. Но внимание обоих отвлечено. Торкиль Торласиус осознал лишь, что молодая женщина спросила его, может ли он поднимать тяжести. Он распрямляется.
— Я член Академического боксёрского клуба, — говорит он.
Он уже готов снять пиджак и закатать рукава рубашки, чтобы продемонстрировать Тильте свои бицепсы, но Тильте делает знак и останавливает его.
— Как это мило с вашей стороны, профессор. Вы можете зайти ко мне в комнату через десять минут?
Когда Тильте закрывает дверь в нашу комнату, я складываю руки на груди. Мне не свойственно таить в себе злобу, но ведь за последние полчаса Тильте не только опорочила мою в общем-то безупречную репутацию, но и решила бросить меня на произвол судьбы.
Но не успеваю я раскрыть рот, как Тильте подносит палец к губам.
— Ларс и Катинка, — шепчет она, — ты заметил? Похоже, тут какая-то амурная история.
На всякий случай сообщаю, если вы вдруг не знаете, кто такие амуры, что это такие маленькие жирненькие ангелочки, которых иногда изображали на старых открытках, и вот две такие открытки Тильте и держит сейчас в руках.