Дети смотрителей слонов

Многие на Финё считают, что Тильте потеряла интерес к земной любви, после того как её оставил Якоб Аквинас Бордурио Мадсен, который внезапно осознал своё призвание и отправился в Копенгаген, чтобы учиться на католического священника и провести остаток жизни в молитве и воздержании. Но мы, близко знающие Тильте, понимаем, что она, несмотря на несчастья и разочарования, в глубине души осталась романтиком, она очень любит фильмы, в которых герои, воссоединившись, плывут в сторону заходящего солнца на розовой гондоле под музыку, липкую, как двухкомпонентный клей. Иногда мне кажется, что Тильте восстаёт против фразы «Они жили счастливо до конца дней своих» в первую очередь потому, что это слишком мало, она считает, что любовь, которая продолжается лишь пятьдесят или шестьдесят лет, просто курам на смех — нам нужна вечность. И с той же готовностью, с которой она помогает людям прийти в себя после того как их бросили, с тем же воодушевлением она обнаруживает влюблённости ещё до того, как сами влюблённые осознают их, и придаёт им ускорение — вот зачем она вечно таскает с собой пачку открыток, которыми сейчас и размахивает перед моим носом.

Я недоверчиво наблюдаю, как она рисует сердечки на открытках.

— Я отнесу эту открытку Ларсу, — говорит она. — И скажу ему, что Катинка хочет встретиться с ним под большой акацией в саду за домом. Ты выждешь две минуты, а потом отнесёшь вторую открытку Катинке. И скажешь то же самое. По-детски правдоподобно — как ты это умеешь.

— У нас есть семь минут, — говорю я, — потом придёт профессор.

— Есть люди, — говорит Тильте, — которые за семь минут изменили всю свою жизнь.

Будь у нас больше времени и будь я в другом состоянии, я бы попросил её назвать имена тех, кому удалось за семь минут изменить свою жизнь, но тут Тильте берёт меня за руку и тянет к открытому окну.

— Это ещё не всё, — говорит она.

Окна в соседних комнатах слева и справа в такой прекрасный весенний день открыты. Оттуда доносятся тихие щелчки. Тильте оттаскивает меня от окна и закрывает его.

— Они что-то пишут на своих компьютерах, — говорю я. — Отчёт. О нас.

Тильте кивает.

— Петрус. — говорит она. — Мы сейчас выманим их из комнат — быстро, чтобы они забыли выключить свои компьютеры. Разве мы тем самым не сможем способствовать расцвету полицейской любви? И заодно выяснить, что там написано в их базе о нас, папе и маме?

Я остаюсь в комнате, а Тильте стучит в дверь Ларса и протягивает ему открытку с ангелочком. Скажу вам прямо, что до этого момента я сомневался, что так легко можно изменить жизнь влюблённых. Сомнения эти оказались полностью развеяны. Потому что в тот момент, когда Тильте возвращается назад в комнату, мы слышим за стенкой Ларса в его ванной. Некоторые детали, конечно же, сквозь стену не разобрать, но нет сомнения в том, что он одновременно пытается предпринять что-то вроде укладывания волос феном, чистки зубов и брызганья себя под мышками одеколоном — и всё это менее чем за 30 секунд, после чего вылетает из комнаты и несётся по коридору, как будто снова сдаёт вступительные экзамены в полицейское училище.

И тогда, взяв в руки другую открытку, я стучу в комнату Катинки.

Со слов Леоноры Гэнефрюд. близкого друга нашей семьи, члена буддистской общины Финё и главы компании. занимающейся культурно-сексуальными консультациями. я знаю, что на многих мужчин сильное воздействие оказывает вид женщины в форменной одежде. И сейчас вот, не для передачи другим, а исключительно между нами, могу признать, что я тоже принадлежу к таким мужчинам.

Однажды, обсуждая этот вопрос с Конни, я спросил её, не чувствует ли она чего-то подобного по отношению к мальчикам, и она, задумчиво вытянув губки, сказала, что это надо проверить, и попросила меня надеть форму её старшей сестры, которая работает посыльной в конторе пивоварни. Нам так и не удалось завершить эксперимент, потому что когда я облачился в форму — это был красный пиджак, красная юбка и туфли на высоких каблуках — и мы зажгли все светильники в гостиной, чтобы Конни могла составить себе ясное представление, в комнате появились её родители, и хотя я и пытался изо всех сил объяснить происходящее, боюсь, у них так и остались сомнения, которые мне не удалось развеять до самого отъезда Конни.

Так что когда Катинка возникает на пороге в обычной одежде, я слегка разочарован.

Джинсов и свитера недостаточно, чтобы Катинка приобрела штатский вид и стала похожа на обычную домохозяйку. По ней всё равно видно, что она умеет водить грузовик и при необходимости справится с бригадой дорожных рабочих. Но когда я протягиваю ей открытку с амурчиками и говорю, что Ларс ждёт её под акацией, на лице у неё появляется выражение, как будто она сейчас потеряет сознание, и очевидно, только благодаря специальной подготовке в антитеррористическом подразделении ей удаётся устоять на ногах. Потом её щёки окрашиваются румянцем, так что я начинаю побаиваться, уж не инсульт ли это — и вот уже она во весь опор мчится по коридору.

Она даже не закрывает за собой дверь. В дверном проёме хорошо виден компьютер. Он включён.