Дети смотрителей слонов

Вообще-то это было хорошее утро. Мы спали как убитые и проснулись рано, словно родившись заново. Мы приняли душ, и всё было совсем не так, как обычно бывает у нас дома, где не перестаёшь размышлять о влиянии наследственности или среды на женщин, которые никогда не принимают душ меньше часа и всегда опустошают бойлер полностью — ведь на «Белой даме» неограниченные запасы горячей воды, а в каюте два душа, один для Тильте, один для нас с Баскером, стопки белых полотенец и два фена. Я сушу Баскера двумя фенами одновременно, при этом у него такой вид, как будто на великий теологический вопрос о том, где находится рай — если он вообще существует, — ответ уже найден: если стоять между двумя фенами, включёнными на полную мощность, то, по мнению Баскера, это уже рай.

Потом мы облачаемся в костюмы своего ордена и несёмся в клинику, чтобы пожелать Вибе доброго утра, она по-прежнему замечательно холодна, мы закатываем её в каюту Рикарда, который помогает нам уложить её в гроб, и, когда крышка завинчена, мы облегчённо вздыхаем и направляемся в ресторан.

Согласно многим мировым религиям, стоит только отключиться от происходящего, как всё само собой образуется. Такой подход к жизни нам с Тильте очень даже симпатичен, и сегодня утром очень многое устраивается как-то само собой. По пути в ресторан Тильте просматривает свои эсэмэски и сообщает, что ей удалось договориться с одной подругой, которая готова предоставить нам свою квартиру, так что нам не придётся спать в картонной коробке на улице большого города, а когда мы приходим в ресторан, нас ждёт завтрак, при виде которого начинаешь сожалеть, что не пришёл сюда в шляпе, чтобы можно было преклонить колена перед судками, обнажив голову.

Наверное, потому, что уже через минуту всё наше внимание обращено к еде, мы теряем бдительность. И когда мы поднимаем головы от фруктового салата, круассанов со сливочным маслом, тонких блинчиков с кленовым сиропом и взбитыми сливками и кофе, который, похоже, остался от предыдущего владельца «Белой дамы», потому что пахнет он аравийскими пряностями, когда мы поднимаем взгляд от всего этого, то мы видим, что ресторан потихоньку заполняется и что перед нами оказывается затылок Анафлабии Бордерруд.

Не то чтобы у Анафлабии что-то было не в порядке с затылком, вовсе нет. Сами по себе и её затылок, и её высокая причёска могли бы стать вполне вдохновляющим зрелищем, хотя ради такого затылка я уж ни при каких обстоятельствах не стал бы жертвовать жизнью. Но дело в том, что рядом с Анафлабией сидит Вера, а рядом с ней жена Торкиля Торласиуса, а рядом с ней и сам Торласиус, и в ту минуту, когда я поднимаю глаза, я встречаюсь с ним взглядом, он пристально смотрит на нас, а у Тильте в этот момент лицо не закрыто вуалью — она подняла её, чтобы ничто не мешало поглощению блинчиков.

— Ага, — говорит Торласиус. А потом немного громче: — Ага!

Думаю, что если бы он успел произнести третье «Ага!», он бы привлёк к нам внимание всех остальных. Но тут происходит нечто неожиданное.

А именно: Александр Финкеблод нетвёрдой походкой проходит через салон, опрокидывая всё, что попадается на его пути, и опускается на стул рядом с Торкилем Торласиусом.

— Совершено преступление, — заявляет он.

Александр Финкеблод — человек, который в любой момент может заставить себя услышать и привлечь к себе внимание. В придачу к этому природному таланту сейчас у него ещё и выпучены глаза, волосы на голове стоят дыбом, как будто он только что засунул пальцы в электрическую розетку, и сопровождает его Баронесса, у которой шерсть тоже вздыбилась так, что она стала похожа на дикобраза.

Поэтому он привлекает к себе внимание всех находящихся в помещении, включая и Катанку с Ларсом — они сидят за соседним столиком.

— Я ходил к врачу, — сообщает он. — Сегодня рано утром!

Катинка не торопясь прожёвывает последний кусочек булочки с корицей.

— Мне кажется, что это была очень правильная мысль, — говорит она.

Нам с Тильте ясно, что, несмотря на влюблённость и на кофе с коричными булочками, Катинка и Ларс немного подустали от всей этой компании, и, похоже, от Александра Бистера Финкеблода — особенно.

— Было пять часов утра, — говорит Александр, — и я проснулся от нарушений перистальтики. Спазмы желудка. И первая мысль была: канапе! Вторая мысль: надо разбудить вас, профессор! Но я не знаю, где ваша каюта.

Торкиль Торласиус явно чувствует огромное облегчение от того, что его не разбудили в пять часов утра, чтобы заниматься пищеварительными проблемами Александра Финкеблода, и это заставляет его на какое-то мгновение забыть о нас с Тильте.

— И вот я побрёл по коридорам. Вдруг я оказываюсь перед судовой клиникой. Я буквально падаю в дверях. И представьте себе моё облегчение — передо мной женщина-врач. Я рассказываю ей всё подробно. Прошу, чтобы она обследовала меня. Снимаю штаны, ложусь на кушетку. Но мои страдания не производят на неё никакого впечатления. Тут я в изнеможении падаю перед ней. Беру её руку. Она ледяная. Ищу пульс. Пульса нет. Она мертва.