Дети Снеговика

Этого было почти достаточно, чтобы заставить меня повернуть назад. Я совсем не хотел оставлять Спенсера одного. Но я хотел, чтобы Тереза была рядом со мной, под этим снегом. Я хотел, чтобы она сидела рядом со мной в классе, за своей обычной партой. Я хотел стереть отсутствующее выражение с ее лица, как пар со стекла, и увидеть наконец, что за ним скрывается.

Я посмотрел на Спенсера и помахал ему в ответ. Мне стало не по себе, но я сделал над собой усилие и завернул за угол. Отойдя на такое расстояние, когда меня нельзя было увидеть из переднего окна дома Фоксов, я сгреб горсть снегу с куста и потер им лицо. После чего разразился безудержным смехом. Я ничего не мог с собой поделать, мне было не остановиться. Я так дико хохотал, что со стороны могло показаться, что я плачу. Честно говоря, я и правда плакал, потому, наверное, все и сработало.

Мать, разумеется, уже стояла у дороги. Несмотря на темень и снег, было видно, что она дрожит. Заметив меня, она закрыла глаза и заорала:

— Черт подери, Мэтти! Ты что, решил, что можешь вот так вот просто исчезать, когда вздумается?

Но я все равно не мог перестать смеяться, и улица подо мной, казалось, круто пошла вниз, как на спиральном треке, увлекая меня в неминуемую пропасть. Сквозь слезы я увидел, что мамино лицо застыло в гримасе ужаса.

— Мэтти! — воскликнула она, обхватив меня за плечи, когда я приблизился, но я только еще больше расхохотался. — Ты что, Мэтти? Да что с тобой, господи? Где Спенсер? Мэтти, где он?

Да тут, недалеко, пытался я сказать. У Фоксов. Но не мог пошевелить языком. Не мог даже набрать воздуху в легкие. И в итоге — так тихо, что и сам не услышал, я выдавил:

— Синий «гремлин».

Но мать услышала. И прежде чем я смог ее остановить, она с воплями влетела в дом, втащив меня за собой, и бросилась к телефону.

1994

Спенсер не перестает гудеть, когда я подхожу к машине, хотя смотрит, кажется, прямо на меня. Он в черной бейсболке детройтских «Тигров», низко натянутой на лоб. Я стучу по капоту «бьюика», и сигнал умолкает.

— Хочешь, чтобы кто-нибудь вызвал полицию? — спрашиваю я.

Спенсер опускает стекло и высовывается из окна. Лицо его освещает солнце. Вид у него усталый.

— Доброе утро, Дьявол, — говорит он. — Просто я хотел убедиться, что привлек твое внимание.

— Не ожидал, что ты приедешь, пастор.

— Я и сам не ожидал.

Дверца со стороны водителя вся в пробоинах и царапинах, словно она попала под метеоритный дождь.

— По-моему, вчера вечером ты был на «кадиллаке».

— «Кадиллак» — церковная машина, — поясняет Спенсер. — А сейчас мы не в церкви. Залезай.

Спеснер дважды поворачивает ключ зажигания. После третьей попытки сзади выкидывается черный выхлоп и по парковке ползут клубы дыма. Я бросаю вещмешок на пол, откидываюсь на спинку сиденья, и мы трогаемся с места.

— Под утро, — начинает Спенсер, — я вроде как даже разволновался оттого, что ты здесь.

— Отрадно слышать, — отвечаю я. — Без тебя вся эта затея лишена всякого смысла.

— То ли дело со мной. В чем и состоит «всякий» смысл.

— Что, по-твоему, мы должны делать? — спрашиваю я.

— Понятия не имею, Мэтти. Я — ходячий айсберг бессонницы и временно подавленной паники.

— Тогда едем к Дорети.

— К Дорети так к Дорети! — В голосе Спенсера столько радости, словно я предложил отправиться в Парк развлечений на Бобло-айленд. — Отлично!

Он сдает назад, и через несколько секунд «бьюик» уже катит по Кленовой аллее к окраинам Бирмингема, где деревья старше, дома больше, а озера пустыннее и глубже. Мы минуем Шейн-парк, затем тот второй небольшой парк, названия которого я никогда не знал, — с маленькой речушкой и водопадом посередине, потом гостиный двор с низенькими деревянными павильонами; когда-то там был небольшой шалманчик «Джиглис» — единственное место в городе, где продавали на вынос красные пакетики с «Крошками пиццы», которые подпрыгивали на языке, как леденцы, но по вкусу напоминали пиццу. Не думаю, что мы когда-нибудь бывали там со Спенсером, да и «Крошки пиццы» я особо не жаловал. Но я их помню. «Джиглис», конечно, давно приказал долго жить — выбыл из строя в результате жаркой схватки между «Домино» и «Маленьким Цезарем» за первенство пиццы в автомобильной столице.

— Ты хоть поспал? — спрашивает Спенсер.

— Чуть-чуть. Утром в «Блинном доме», — говорю я и думаю, как хорошо, что Лора не прилетела, и как ужасно, что она, быть может, ушла навсегда.

— А я нет. Глаз не сомкнул. Сидел всю ночь и говорил сам с собой. Здесь свернуть?

Однако он уже пошел на поворот. Он прекрасно знает дорогу. Ничего в этой части города не изменилось. Мы проезжаем гольф-клуб под аркой старых сосен, и впереди я вижу дорожный столб с указателем моей улицы, верхушка которого все так же кривится набок, напоминая подманивающий палец. Еще два поворота, хруст шин по обледенелому гравию — и мы на месте.