Дети солнца

Могила, к которой он шёл, находилась в центральной части кладбища, но он не сразу направился туда, а сначала по боковой аллее прошёл в самый конец его, к глухому забору, за которым стеной поднимался лес. Там, в дальнем углу кладбища, окружённая берёзами, виднелась довольно большая площадка с ровными рядами одинаковых белых крестов над такими же одинаковыми — белыми и плоскими плитами, в каждую из которых впаян был настоящий погон. То было братское захоронение русских кадетов. Отделив от букета четыре хризантемы, он положил их на выступ небольшого обелиска, закрыл зонт и немного постоял, подставив голову холодному дождю. Потом все тем же быстрым шагом пошёл назад, но уже не по прямой, а сворачивая с одной узкой дорожки на другую и пересекая кладбище как бы по диагонали. Так он миновал величественный мемориал галлиполийцев со ступенчатой пирамидой в центре и приметное, из редкого тут чёрного мрамора братское захоронение дроздовцев; мелькнуло где‑то справа высокое надгробие с надписью: «Казакам – сынам славы и воли»… Отсюда было уже совсем недалеко до той могилы, ради которой он приехал. Можно было и не делать этого, не ехать, но ведь кто знает, приведёт ли его судьба в Париж когда‑нибудь ещё!

Полгода назад, весной, он уже был здесь, и все тогда было другим. По залитым солнцем дорожкам прохаживались немногочисленные туристы, которые по давно заведённой традиции всегда первым делом интересуются могилой Бунина, а нашедши, обычно удивляются её скромности – простой белый крест над гробницей, засаженной ярко–синими анютиными глазками, и — ни портрета, ни хотя бы маленькой фотографии. Подивившись, охотно снимаются «на фоне» и идут по чистому, ухоженному кладбищу дальше — искать могилы Галича, Тарковского и Нуреева, чьё искусство так и осталось для большинства из них неизвестным, и лишь имена все ещё на слуху, подогревая запоздалое и равнодушное любопытство. Про могилу Нуреева ходят среди русских туристов легенды, что устроена она не по–православному, но красоты необыкновенной: издали кажется, будто яркий восточный ковёр наброшен на могильный холм, а подойдёшь ближе – искусная мозаика. Говорят ещё, что во всякое время сидит там и плачет какая‑то женщина, по всему — тронувшаяся умом поклонница великого артиста.

Видел и он этот «ковёр» и эту женщину, сидящую перед могилой на корточках и переставляющую с места на место рамку с фотографией летящего над сценой кумира. Видел и причудливую, всю уставленную горшочками с цветами могилу Тарковского, и строгую, чёрную – четы Галичей, и перенесённую на новое место могилу Виктора Некрасова, и совсем ещё свежую — Владимира Максимова… В тот свой приезд он никуда не спешил и медленно обошёл все кладбище, одинаково внимательно прочитывая надписи на могилах знаменитостей и людей вовсе не известных. Он ещё подумал тогда, почему это так бывает: одним — слава при жизни и после смерти, другим — полная безвестность и забвение. Только ли мера таланта тому причиной? Или сложение обстоятельств жизни и то, что принято называть случаем, играет свою роковую роль в судьбе человека, быть может, не менее других достойного, но прожившего и ушедшего тихо, бесславно…

Он уже пошёл было по второму кругу, когда обнаружил, наконец, то, что искал. Это была ничем не примечательная могила с памятником в виде креста, вырезанного из недорого светлого песчаника. Как и большинство таких же крестов вокруг, он сильно потемнел и даже позеленел от времени, зацвёл по краям бурыми пятнами. На небольшой мраморной плитке, привинченной в основании креста, под укрытой тусклым стеклом лампадкой, давно, как видно, не зажигавшейся, было выбито:

Войска Донского

Николай Николаевич

Туроверов

1899 — 1972

Мимо шли люди, и слышна была русская речь, но никто не останавливался у этой могилы, никто не спрашивал, а не тот ли это Николай Туроверов, который…

Мало кто знает о нём в России! Он и сам ещё недавно ничего не знал об этом человеке, кроме стихов, случайно вычитанных им однажды в каком‑то из московских литературных журналов. Это была небольшая подборка, всего из трёх стихотворений, уместившихся на одной странице. И стихи‑то самые простые, безыскусные, но чем‑то они его тронули, зацепили. Часто потом замечал он, что повторяет их про себя, испытывая всякий раз странное чувство горечи и сожаления. О ком? О чём? Бог весть!