«… Ты редко говоришь складно и умно. И вообще мозгов в тебе не очень много. Тебе ли, опять же, этого не знать? Смирись, Веничка, хотя бы на том, что твоя душа вместительнее ума твоего. Да и зачем тебе ум, когда у тебя есть совесть…
– А когда ты в первый раз заметил, Веничка, что ты дурак?
– А вот когда. Когда я услышал одновременно сразу два полярных упрека: в скучности, и в легкомыслии. Потому что если человек умен и скучен, он не опустится до легкомыслия. А если он легкомысленен да умен – он скучным быть себе не позволит. А вот я, рохля, как-то сумел сочетать.
И сказать почему? Потому что я болен душой, но не подаю вида. Потому что с тех пор, как помню себя, я только и делаю, что симулирую душевное здоровье, каждый миг, и на это расходую все (все без остатка) и умственные, и физические, и какие угодно силы. … А о том, что меня занимает, – об этом никогда и никому не скажу ни слова…
К примеру: вы видели «Неутешное горе» Крамского? Ну, конечно, видели. Так вот, если б у нее, у этой оцепеневшей княгини или боярыни, какая-нибудь кошка уронила бы в ту минуту на пол что-нибудь такое – ну, фиал из севрского фарфора, – или, положим, разорвала бы в клочки какой-нибудь пеньюар немыслимой цены, – что же она? Стала бы суматошиться и плескать руками? Никогда бы не стала, потому что все это для нее вздор, потому что, на день или на три, но теперь она выше всяких пеньюаров и кошек и всякого севра!
Ну, так как же? Скушна эта княгиня? – она невозможно скушна и еще бы не скушна! Она легкомысленна? – в высшей степени легкомысленна!
Вот так и я. Теперь вы поняли, отчего я грустнее всех забулдыг? Отчего я легковеснее всех идиотов, но и мрачнее?.. отчего я и дурак, … и пустомеля разом?
… Впрочем ладно… Женщина плачет, – а это гораздо важнее… О, позорники! Превратили мою землю в … ад – и слезы заставляют скрывать от людей, а смех выставлять напоказ!.. О, низкие сволочи! Не оставили людям ничего, кроме скорби и страха и после этого – и после этого смех у них публичен, а слезы под запретом?..»
Человек, написавший такое, живущий с этим годы и годы, смиряется и учится бытовой снисходительности. Как-то один человек рассказывал о своих проблемах. Навалилось тогда на его бедную головушку столько всего разного, что только перечисление заняло не меньше часа. Но вот он на миг замолчал и… просиял: «Эх, и любит же меня Господь! Так заботливо смиряет!»
Смирение – вот за что идет непрестанная битва в земной жизни. Сатана пал гордостью, а мы спасаемся смирением. Самое краткое определение этого важнейшего понятия, пожалуй, у владыки Антония Сурожского. Смирение – это мирное принятие всего, что происходит в жизни, как посланное Богом.
Венечка едет в лязгающей электричке. Вокруг сидят люди. Простые работяги. Как принято было в те запойно-застойные времена, дальняя дорога скрашивается вином и разговорами.