Дети тумана

Сержант Лесли. Человек перед глухой стеной. Дон-Кихот двадцать первого века – рассудочный, трезво-логичный, но одержимый яростным стремлением бороться со злом и всем, что злу сопутствует.

Милый мистер Брайди, жюльверновский дирижер, запоздавший родиться и оттого упустивший самое подходящее для себя время – девятнадцатый век, наивно и непреклонно считавший науку панацеей от всех абсолютно бед и недугов.

Кристи, Бенниган и остальные, опутанные древними страхами. Ну как их всех бросить? Никак невозможно…

Проходивший мимо полисмен задержался, привлеченный странной позой водителя, присмотрелся к машине. Савин заверил его жестом, что все в порядке. Посмотрел на бумаги, полученные в вычислительном центре, – столько вариантов, и никакой зацепки.

…«Гарольд» вывернул на ведущую к автостраде улицу, и Савин бегло взглянул в зеркальце, чтобы еще раз посмотреть на упорно сопровождавший его в деликатном отдалении неброский серый «белчер».

«Белчер» не отвязался и на автостраде, то пропадал ненадолго за поворотом дороги, то снова возникал в овальном зеркальце. Савин потерял его из виду лишь милях в трех от городка…

На этот раз он тщательно запер машину, что, откровенно говоря, было не более чем глупой игрой в «сыщики и вора», – в машине не было ничего, что стоило бы защищать от посторонних глаз. При нем вообще ничего такого не было, разве что полученный от Лесли кольт, – его Савин носил при себе исключительно из чувства ответственности за выданную под расписку серьезную казенную вещь.

Он отпер дверь, по инерции сделал шаг в комнату, – мозг еще не успел осознать то, что увидели глаза.

– Так. Ну так… – сказал он вслух и просвистел что-то бессмысленное.

Зрелище было, надо сказать, весьма непривлекательное. На кровати валялась груда осколков металла, пластика, стекла – остатки первоклассной аппаратуры от лучших фирм (видимо, на кровати все и разбили, чтобы шумом не привлечь внимания). Принадлежащую отелю обстановку не тронули, но весь багаж Савина постигла та же учесть, что и аппаратуру, – разорвано, разломано, разбросано по полу. Монеты исчезли со стола. На стене распят большой черный кот, над ним чем-то бурым, очевидно кошачьей же кровью, размашисто выведено: «Не уберешься отсюда – прибьем точно так же».

Савин присел на краешек кровати, закурил, поглядывая на оскаленную кошачью пасть и остекленевшие желтые глаза. Итак, тут было кому наступить на мозоль, и он ухитрился это сделать – так ощутимо, что таинственный противник сделал ответный ход.

Почему-то Савин был твердо уверен, что наглые визитеры не шутят и при необходимости пойдут на крайние меры. Может быть, на такие мысли наталкивало место действия – в пестром и шумном курортном городе у теплого моря несерьезно выглядели бы и несчастный кот, и выведенные кровью угрозы. Но не здесь, в краю серых дождей и угрюмых скал. Здесь все выглядело очень серьезно. Как бы там ни было, следовало в дальнейшем осторожнее вести себя на загородных прогулках – не шарахаться от каждого куста, но и не набиваться в компанию к незнакомым морячкам со странных судов, вряд ли числящихся в регистре Ллойда…

Бахвальством было бы утверждать, что он ничего не боялся сейчас, – неприятно ожидать удара, не зная, откуда он последует и кто его нанесет. Но и уважать себя перестанешь, если сбежишь. Да и поздно бежать – это уже стало твоим, закружило, понесло…

Савин тщательно собрал все осколки, обрывки и клочья, свалил на кровать, положил сверху несчастного кота. Связал углы покрывала, подхватил узел и решительно вышел из комнаты. К счастью, хозяина за стойкой не было и не понадобилось объяснять причины столь странного обращения с инвентарем отеля – покрывалом.

…Туман, как обычно, подступал к самому берегу, касался камней, походил на слепого, осторожно нащупывающего дорогу в незнакомом коридоре. На секунду он показался живым, и Савин с некоторым усилием подавил странное чувство, в котором было больше тревоги, чем страха.

Бродивший неподалеку Лохинвар резко поднял голову, насторожил уши, вглядываясь в темноту, и Савин услышал деловитый перестук копыт. Вскоре всадник выскочил из-за скалы, Савин узнал Диану, и рука, протянувшаяся было к пистолету, отдернулась. «Кое-чего „те“ уже добились, – зло подумал Савин, – начинаю шарахаться от каждого куста и каждого шороха…»

– Привет, – сказала Диана, соскочив с коня. – Условие выполнил? Я предупреждала – никаких кинокамер.

– Выполнил, – сказал Савин. – Помогли мне его выполнить, знаешь ли. Вся моя аппаратура, равно как и вещи, покоятся в растерзанном виде на дне. Вон там.

– Шутишь?

– И не думаю. Какой-то неизвестный доброхот уничтожил все и оставил вместо визитной карточки любезную надпись – предлагает убраться отсюда или мне оторвут голову. У тебя есть чересчур ревнивые поклонники? Кажется, я кому-то мешаю.

Диана задумалась, опустив голову. Савин смотрел на нее, но думал не о таинственном противнике.

– Странно, – сказала она наконец. – Ни с чем из того, что мне известно, я это связать не могу…

– А о тех, кто выгружает здесь ночами контрабанду, тебе что-нибудь известно?