Дети в гараже моего папы

За десять лет Егор не мог сосчитать, сколько раз ему снился Каргаев. Иногда во сне отец так и не попадал ни в изолятор, ни на зону. Вообще не было никакого обвинения, он был абсолютно прежним, ходил по дому, повышал голос, когда был в хорошем настроении, шутил и прибавлял звук у телевизора. В других снах он выходил из тюрьмы, и тогда Егора охватывал ужас от того, что отец снова станет частью их жизни. В этих сновидениях сам он всегда почему-то жил с мамой и вообще был скорее ребенком, чем взрослым.

Но был еще третий тип снов, самый страшный из всех. В нем Каргаев вообще не появлялся, но все время присутствовал – звонил или стоял за дверью квартиры, перемещался из комнаты в комнату так, что Егор его не видел, но ощущал запах. Он был как призрак или хищник, который готовится атаковать. Со временем Михаил Каргаев стал реже появляться в снах Егора, но никогда не исчезал окончательно.

А в тот день ему снова приснился изолятор: ожидание, досмотр, комната, разделенная на две половины, только между ними не было стекла. Почему ты это сделал с Андреем и Таней, спросил Егор, а Каргаев ответил: «Они очень хорошо пахли».

Тринадцатое

1

Проснувшись, он проверил инстаграм[6]. На его сторис с самолетом ожидаемо никто не ответил. Но Дима Дубовицкий просмотрел, и от этого сделалось спокойнее, как будто кто-то еще разделил его кошмар.

Он пролежал в кровати почти до полудня, а потом поехал на кладбище – искать могилу Тани Галушкиной. Уже в маршрутке Егор думал, что странная у него программа на этот приезд. Он знал, на каком кладбище лежала Таня, и примерно вычислил участок, но все равно пришлось долго идти пешком. Цветы он купил заранее – белые мелкие розочки на высоких стеблях без шипов.

Мартовская Сибирь непроглядно снежная, а небо над головой хрупкое и льдистое. Егор шел, и снег у него под подошвами хрустел, как в детстве. В Москве такого не случается, там земля молчит. Памятники все тянулись и тянулись одинаковыми рядами темного камня с вырезанными портретами. Егор не вглядывался.

В том месте, где начинались деревья, надо было свернуть направо. Десять лет назад, когда в газетах только появилась фотография Таниной могилы, вокруг нее не было ничего, кроме небольшой рощи, теперь же из-под земли повылезали памятники тех, кто умер уже после Тани. В основном взрослые, но неподалеку нашлась еще одна детская могила. Девочке был всего год. Если бы Егор верил, что после смерти что-то есть, он сказал бы, что у Тани будет компания. Хотя фиг знает, во что он верил. Но точно знал, что после смерти его не ждет ничего – только темное вязкое безвременье. Егор находил эту мысль успокаивающей.

Таню он отыскал быстро, как будто что-то тянуло его к ней, хотя это, конечно, просто совпадение. Могила была засыпана снегом, так сразу не поймешь, ходит ли к ней кто-то или нет, но пробираться пришлось по колено в сугробе. Наружу торчал край желтой ограды. На белом камне лежала тяжелая белая шапка. На памятнике не было фотографии, только портрет, на котором Таня не очень-то была на себя похожа: щеки слишком пухлые, а глаза взрослые, даже стариковские. И надпись: «Прости, что не спасли».

Вот так, думал Егор, вина пришла встретиться с чьей-то чужой виной. Он смахнул перчаткой снег, попытался уложить сверху букет, но розы рассыпались и провалились в сугроб. Егору стало обидно, что никто не увидит цветов и не будет знать, что к Тане приходили. Хотя зачем им знать? Ты меня тоже прости, сказал он слишком взрослому портрету, и самого аж передернуло от пошлости. С какой стати он чувствует себя виноватым в том, что сделал Каргаев? Сам он такого отца не выбирал и ни на что не мог повлиять.

Правда не мог? А если бы был внимательнее, если бы замечал настораживающие мелочи вроде того, что папа намывал мальчишек в душе, или если бы ездил с ним на дачу чаще, просто не давал бы возможности остаться одному… Дети доверяют родителям, а ведь большинство случаев насилия происходят именно внутри семьи. Заметь он раньше, что с отцом что-то не так, забил бы тревогу, спас бы хоть пару жизней. А он был как второстепенный персонаж, которого все зрители считают неуместным и бестолковым. Но гонорар уже выплачен, и актер обязан оставаться в кадре до конца.

Не виноват, но причастен.

Материя этой истории уже не обошлась без него, или без Ленки, или без мамы. Свою роль наверняка сыграли и дед, и прадед-энкавэдэшник. Наверняка, если потянуть за ниточки, можно распутать эту паутину насилия, которая где-то берет начало.

Егор достал телефон, снял с правой руки перчатку и открыл инстаграм[7]. Дима Дубовицкий выложил в сторис фотку ИКЕИ и написал: «Вас волнует, что ИКЕА уйдет? Серьезно?»

Привет, написал Егор, меня зовут Егор. Моя фамилия Тимошков, но раньше была – Каргаев. Я сын Михаила Каргаева.

Он думал, надо ли писать что-то еще, и вылезло тупое про «Не забудь call to action», поэтому Егор добавил: «Мы сейчас в одном городе. Давай встретимся?» Подождал, не ответит ли Дима сразу, но сообщение оставалось непрочитанным.