Дети в гараже моего папы

Внутри него разливалось горючее. Кто-то вставил в основание шеи пистолет с бензином или дизелем и начал заливать – полный бак, пожалуйста. Одна спичка, искра – и он разлетится на тысячу маленьких мясистых кусочков.

– Не я тебя кинула, а ты меня. Ты в очередной раз разобиделся на то, что я упомянула жертв, и гордо хлопнул дверью.

– Потому что мне нужна была поддержка!

– Егор, еще одно «я», «мне», «меня», и вали уже.

Я не знаю, что я могу сделать, сказал Егор. Тупо не знаю, Эль.

Ты в курсе про эпигенетическую память? Люди, чьи предки пережили голод, тянут его за собой. Толстеют, потому что не могут перестать есть, или закармливают детей. Эта память будет сидеть и в тебе, всегда, всегда, и только ты можешь решить, как тебе дальше ею распорядиться. Поэтому возьми уже наконец это ебучее гипотетическое ружье и выстрели в своего ебучего гипотетического отца, который сбежал с зоны.

Егор дышал. Он весь стал дыханием, а руки его тяжелели от гладкого приклада. Пахло металлом. Он никогда не держал в руках оружие. Даже воображаемое, оно ощущалось чем-то отвратительным. Но Эля была права. Михаил Каргаев обитал внутри него, незаметный, но влиятельный, как вирус, как раковые метастазы. Эта страшная часть их семьи, такая же, как прадед из НКВД, повсюду следовала за ним, не давала жить нормальной жизнью.

Окей, сказал Егор, и внутри у него все сжалось, а снаружи запахло тем самым бензином. Я не буду ни в кого стрелять, даже из гипотетического ружья. Но я его остановлю. Если случится так, что он выйдет с зоны, я сделаю все, чтобы он больше никому не причинил вреда. И тогда на нем все оборвется.

Тогда, сказала Эля, держа Милку одной рукой, все, грехи отпущены. Иди с миром, сын мой. Но сначала поправь носочек.

Она показала глазами на сползший с ноги ребенка носок.

Егор поправил.

3