Дети в лесу

Мак-Камп удовлетворенно хмыкнул и уставился на мониторы. По трем из них вместо изображения плыли лишь черно-белые полосы, остальные показывали разбросанные по Лагерю Скорлупы. Он подал сигнал: дети, озираясь, начали выходить наружу. Теперь их одним меньше. Но все равно много, слишком много. Он вздохнул. Эта работа наводила на него тошноту. Точнее, не работа — а дети. Ни одного, ни одного из них он бы не взял, ни за что! Может, потому его и назначили. Или просто не было никого другого… Зато здесь хотя бы можно поесть. Конечно, пайки рассчитаны на детей, ну так они же все равно приговорены. К одиночеству, к бессмысленности, к этим их дурацким, всегда одинаковым играм.

Мак-Камп открыл небольшой жужжащий холодильник и выудил из него помятую жестянку. Дернул за язычок, жадно слизнул пену, не желая пролить ни капли. Выпил. В холодильнике оставалось всего семнадцать банок. Придется скоро отдать еще парочку подопечных первому попавшемуся Первопроходцу. Если, конечно, кто-то из них покажется здесь в ближайшую неделю. А впрочем, куда они денутся. Такого товара, как у него, больше нигде не найдешь.

* * *

— Одного Восемь из Третьего Сгустка увели, — запыхавшись, сообщил Глор и плюхнулся на землю.

— Кто? — спросила Орла.

— Их было двое. Он и она. Они взяли его за руки. Вот так. Он ухватил за руку Ноль-Семь, который немедленно вырвал ладошку и стал вытирать ее о рубаху.

— Мне еще противнее, чем тебе! — обиженно воскликнул Глор.

— Нет, держать друг друга за руки — это хорошо, — вздохнула Орла. — Как Гензель и Гретель. Как три поросенка.

— Разве поросята могут держаться за руки? — встряла Нинне.

— Это не важно. А вот ты подумай: вдруг скоро кто-то придет и выберет меня? — предположил Дуду. — Зато если я спрячусь, они не смогут меня выбрать.

— Ты что, хочешь остаться тут? — строго спросила Хана.

— Ну, может, и хочу, — смущенно буркнул Дуду.

— Почему это они вдруг выберут именно тебя? — хмыкнул Глор. — Обычно выбирают маленьких.

— А как же Восемь? — отозвался Дуду. — Он не такой уж и маленький, если он Восемь.

— Но они хотели именно его, — сказал Глор. — Я слышал.

— Значит, это были и в самом деле…

— …мама…

— …и папа.

— Его мама и папа.

— Кто-нибудь объяснит мне?..

— Я не понимаю…

— Говорят, их уже почти не бывает…

— А ты вообще молчи. Ты же Вылупок, у тебя нет никакой надежды…

— Всё, хватит! — Том поднялся, и все умолкли. Он был рассержен, лицо красное, кулаки сжаты. Они никогда еще не видели его таким. — Хватит, перестаньте! Вы себе только хуже делаете этой болтовней. Только хуже себе делаете.

— Точно, — Хана встала рядом с ним. — И вообще, решено — значит, решено. Мы уходим. Всё. Здесь нам нечего делать. Найдем себе другое место. Где-нибудь.

Том кивнул. Никто не посмел возразить.

— Мы будем Детьми в лесу, — сказал Том. — Как в сказках. Дети в лесу. Это будет новая сказка. Наша.

* * *

— Эй!

Рубен задремал на кресле, свесив голову на грудь. Время от времени он ее вскидывал, но она тут же снова опускалась. Джонас окликнул его еще раз:

— Эй, просыпайся! Посмотри-ка.

Рубен очнулся, потер глаза.

— Если зря разбудил, пожалеешь, — проворчал он и уставился на включенный монитор.

Зажмурился, опять открыл глаза. Потом встал и, не отрывая взгляда от экрана, провел руками по волосам.

— Куда это они все собрались?

Дети выходили из Скорлупы, каждый с каким-то свертком в руках или за плечами, опасливо оглядываясь по сторонам.

— Сколько их?

— Они уже почти все снаружи, телекамера уже не берет двух первых, которые чуть постарше. Мальчик и девочка. Всего человек восемь.

— A-а, ясно. Тринадцатый Сгусток. Сгусток Ханы. Девчонка та еще — они у нее все строятся, как солдатики, — хихикнул Рубен.

— Я бы сказал, что это побег. Они бегут — она и все остальные.

— Мы должны уведомить Мак-Кампа, — Рубен взялся за интерфон.

— Должны? — почему-то неестественно громко переспросил Джонас.

Рубен растерянно обернулся к нему, держа в руках микрофон с закрученным, как поросячий хвост, проводом.

— А разве нет?

— Давай дадим им уйти. Скажем так: устроим эксперимент в эксперименте. Наш личный эксперимент.

Рубен потер рукой небритый подбородок. Потом глаза.

— А как же Мак-Камп?

— Мак-Камп прекрасно знает, что телекамеры день работают, а два нет. Мало ли, может, как раз в этот момент случилось короткое замыкание. Сейчас зачистим этот монитор, и никто ничего не узнает.

Рубен отключил интерфон. Потом медленно, словно нехотя, поднял взгляд на Джонаса.

— Но… зачем?

— Затем. Потому что в нашей жизни это ничего не меняет. А в их — может, и изменит.

— Но они могут погибнуть.

— Погибнуть они могут и здесь, в любой момент. От вируса, который подцепят в этой грязи, или от гнили, которой питаются. Могут погибнуть от чего угодно. Заноза попадет в ногу или те, из соседнего Сгустка, изобьют их до смерти. Могут умереть от воспаления легких, или от разрыва сердца, или от передозировки таблеток. Умрут — и никто никогда не узнает, никто даже не вспомнит, что они вообще существовали. Никому на свете нет до них дела. Так дадим им хоть одну возможность. Дадим им приключение.

Рубен все еще медлил. Наконец он положил микрофон на стол.