Дети Ванюхина

А когда он только набирал скорость, еще не разогнавшись до высшей точки, в тот самый момент Милочка почувствовала, как плотик ее сдвинулся с места, и постепенно, но неуклонно река начала забирать его своей тягой, вкручивать обратно в течение, в самый край поначалу, размытый, между берегом и главной силой воды, той, что в самой серединной точке водной стихии, а затем — ближе к ней и еще ближе, и еще через мгновение плот ее стал совсем непредсказуем и потерял всякие уже ориентиры между берегом и водой и закрутился волчком в поисках спасительной суши, но суши рядом не было, как не было и самого спасенья. Тогда она открыла глаза и посмотрела вверх, в небо, ища укрытия там, но оттуда на лоб ей капнула влага, и она была соленой, как морская вода, а не обычная речная, и она догадалась, что это океаническая капля из того соленого океана, Индийского или другого, о котором она мечтала, чтобы плавать там, плавать бесконечно и крутиться волчком вместе с теплым течением, на плоту или без плота, сама по себе, и приплывать, когда вздумается, к любому его берегу, которых у него бессчетно…

И она захотела приплыть сейчас же и снова закрыла глаза, и плотно сомкнула губы, и поплыла вместе с плотом в центр пучины, помогая себе руками и ногами, чтобы пересечь ее и выплыть с другой стороны. И тогда ее подбросило над водой, над самым центром водяного вихря, оторвало от плота, она судорожно дернулась несколько раз, но уже найдя спасительный путь к берегу, не по воде — по воздуху, ласковому и теплому, как давно перешедшая к ней от сестры ангорская кофта, — и плавно приземлилась в сухое тепло бабы-Вериной перины, с которой в первое свое путешествие и отправилась…

Это потом уже, когда его «шестисотый» летел по Ярославке к Москве, пугая окружающий транспорт бандитским шиком, Ванюха понял, перебирая в памяти недавние сладчайшие минуты, что подумал о кровати, на которой померла баба Вера, от давно забытого чувства, от обычного волнения неделового характера, редкого в его нынешней жизни, самого по-человечески примитивного, бытового волнения, сталкиваться с которым за последние годы не было ни причины, ни нужды. И еще он поймал себя на мысли, что вот-вот автомобиль пересечет окружную дорогу и окажется в Москве, а ему все еще хорошо, и его все еще продолжает приятно будоражить это приключение с родственницей и заставляет включать воображение и рисовать не менее увлекательные картинки будущего.

«Кто бы мог подумать, что целка натуральная…» — растроганно подумал он, подъезжая к Плющихе, и с удовлетворением ощутил, как у него снова слегка дрогнуло в паху.

Поступать в институт Милочка не планировала — знала, что мозги не позволят подняться в образовании выше уровня средней школы. Да и с той навряд ли удалось бы справиться без дядькиного вмешательства. Вмешался он и на этот раз — оплатил учебу в Академии коммерции и туризма, из вновь созданных, левых, но с лицензией на образование.

— Все ближе будет к городу, — сказал матери, — там я присмотрю хоть за ней, как смогу. Понадобится — Нинку подключим, чтоб не кисла от безделья.

Что для дочки будет лучше — собственный присмотр в мамонтовской ссылке или же передача в городской недогляд под сынов контроль, — Полина Ивановна не знала сама. Чувствовала только, что и так и эдак спасительно для дочки не получится. А значит, и для нее тоже. Но с Шуркой согласилась и на городское обученье Милочку отпустила, не переставая думать о варианте больничного излечения.

Для встреч с племянницей Александр Егорович снял квартирку недалеко от офиса, в Малом Власьевском переулке, и поручил обставить ее как положено для создания нужного уюта. С Милочкой он договорился так: может учиться, может не учиться, диплом он ей купит в любом случае. Но прикасаться к спиртному она может только в Москве, только под его контролем, и ни единого шанса их общей матери выявить неуемную питейную страсть Милочка не даст.

Туристическую свою Академию Милочка начала честно посещать с первого дня занятий и посещала до тех пор, пока не началась первая экзаменационная сессия. Тогда она просто тихо исчезла, не сообщив об этом ни дома, ни Шурику. Шуриком она стала называть Александра Егоровича вскоре после начала регулярных встреч в Малом Власьевском. Нельзя сказать, что банкир Ванюхин таким обращением с собой был очарован, но теперь он был уверен: терпеть маленькую прихоть юной любовницы есть за что.

Шло время, и Милочка с явным опережением набирала обороты любовного опыта, втягиваясь в процесс все интенсивнее, втягивая туда попутно и Шурика, который постепенно, день ото дня, стал привыкать к оздоровительному сексу, сочетая его, к собственному удивлению, с другим типом адреналиновой зависимости: нежности, щедрости и привычке то и другое регулярно проявлять.