Дети Ванюхина

К концу несостоявшегося первого курса Милочка сообщила Шурику правду про Академию, обозвав ее по забывчивости институтом. Шурик махнул рукой и простил. Как решил не обращать больше внимания и на вечно меняющийся состав заморской стеклотары в гнездышке в Малом Власьевском. Ему это не особенно мешало, а вот сил на душеспасительные лекции потребовалось бы много. Милочка каждый раз выслушивала его внимательно и серьезно, не оставляя ни малейших сомнений по части будущей благопристойной трезвости, и обещала исправиться. К концу увещевательной беседы она уже успевала стянуть с Шурика брюки и, усевшись на дядю верхом, приступала к плавным покачиваниям с заведенными к потолку глазами. От нее пахло детством, невинностью и молодой кожей, и часто запах этот напоминал Ванюхе тот, Нинкин, в чертановской квартире, перекрывая своей силой остатки слабых перегарных испарений, и это возбуждало Шурика еще сильней, и снова он парил над Малым Власьевским переулком, и снова опускался вниз опустошенный и счастливый.

Милочка же тоже летала, но по своим воздушным трассам, и иногда в середине собственных полетов ей представлялся Максик Ванюхин на месте его отца, и тогда ее воображение отрывало планер от маршрута и увлекало его в сторону, в другой воздушный коридор, под иные восходящие потоки, и она взлетала еще выше, еще ближе к небу, но с другим уже пилотом, еще более юным, чем она сама, и уже вместе с ним она закладывала смертельные виражи и бросала себя вниз, делая «бочку», совершая петли одна опаснее другой, но в последний момент она брала управление на себя и всегда успевала выровнять летательный аппарат перед самой землей, чтобы совершить посадку туда, откуда отправилась в полет, но уже со старым пилотом.

Времени на педагогику Александру Егоровичу не хватало совершенно: к середине девяносто шестого основные ловушки были им расставлены, стратегические и текущие: значительная часть активов обоих «Мамонтов» была разведена по номерным счетам так, что кроме него самого и Дмитрия Валентиновича разобраться в хитросплетениях не смог бы ни один совладелец. Диме, в отличие от Ванюхи, требовался, правда, путеводитель. Но таковой был составлен, отредактирован самим же составителем Ванюхиным и в наличии у главного его компаньона имелся. На короткое время сен-сей снова оказался при деле: реализовывал разработанную учеником схему подкупа и шантажа одного из людей хозяина, владельца двадцатипроцентного пакета мамонтовских акций. Операция прошла без сбоев, удалось привлечь высокий чин из спецслужб, который за смешные деньги тут же нарыл кучу расстрельного компромата, и не по одной статье расстрельного.

Человек акции вынужденно уступил, взял билет в один конец и сгинул на прозябание в реальном капитализме. Охранная грамота к моменту суммарного владения шестьюдесятью девятью процентами была заготовлена заранее и исходила с самых верхних властных этажей. «Люди» потоптались, узнав о случившемся, взвесили ситуацию реально, прикинули так и сяк и решили сопротивление не затевать, так же как и не тратить сил на месть и обратный отыгрыш условий прошлого сходняка. Силы теперь явно были неравны, и удача была не на их стороне. В смысле, фарт.

Таким образом, пункт плана под номером три был успешно завершен, а переход к следующей по очередности позиции требовал сосредоточиться не на шутку — слишком мало свободного пространства оставалось впереди, слишком мало…

Ослабевать желанием к племяннице Шурик начал года через полтора, где-то в середине девяносто восьмого, когда Милочке стукнуло двадцать, и она стала медленно, но неуклонно обращаться в опытную, пьющую и красивую стерву. В течение последнего года она все реже и реже появлялась в доме Ванюхиных, а когда наезжала, рассказывала Полине Ивановне небылицы о своей студенческой занятости, а также про подвернувшуюся в Москве работу в коммерческой фирме, по вечерам которая в основном, после учебы, но с нормальной зарплатой и служебной жилплощадью. Полина Ивановна слушала, вздыхала, верила и не верила одновременно, но Шурка это же подтверждал, и тогда она больше верила, чем не верила. Однако в те дни, когда объявлялась Милочка, с блестящими глазами и подозрительным букетом дыхания, мать снова брала городские истории под сомнение, но и понимала уже: ни до истины докопаться, ни поправить чего, если надо поправлять, она уже не в силах: и жизнь давно другая стала, и семьдесят два года за спиной стоят, не уйдешь от них, не спрячешься. А вскоре дочка окончательно съехала из Мамонтовки в Малый Власьевский. За все проведенное там время она успела привыкнуть к своей уютной квартирке так, будто именно в ней прошли лучшие годы жизни, а не в затерянной во льдах Подмосковья Мамонтовке.