Дети Ванюхина

И снова оба они ошибались. Потому что удивление мудрого сына Ивана оказалось столь велико и непредсказуемо, и не вследствие той ужасной правды, которую они решились выложить ему через восемнадцать лет, а лишь по причине, что оба несчастных родителя — и Ирина, и Марк Самуилович — сумели поставить самих себя в столь дурацкий — как это по-русски здорово говорил Макс, слово такое странное, но сильное очень и острое, а, да! — неудобняк, — что пришлось почему-то плакать и испытывать страдания по несущественному совершенно поводу — случайному развороту ДНК, некоей хромосомной зависимости, определяемой хаотическим фактором соединения клетки и подручного оплодотворительного материала. И это не имеет ни малейшего ровным счетом значения ни для кого, вернее, именно это и имеет определяющее значение для всех и каждого, в частности полное соответствие события и факта в результате функции аттрактора, с высочайшей точностью укладывающегося в нужный раздел теории хаоса. Иными словами, имеет место то, что и должно было произойти при неслучайном столкновении случайных событий, о’кей? Любой другой вариант есть фикшн, для него не имеется необходимых условий и составляющих события, таким образом, он не мог состояться никогда, как не мог, наоборот, не состояться тот, которым мы в итоге располагаем, так что все — гипер, как говорит мой новый друг Макс, мой новый перец, крендель и чувак. Это значит, что мне неинтересно даже, кто есть мои риал пеарентс, то есть естественные родители, биологические, если они есть, потому что я люблю тебя, мамми, я люблю тебя, дэд, — он снова развернулся и посмотрел на стену, — и я люблю тебя, грэндпа Сэм, вместе с Торри Вторым, который на бэкйард, где сирень.

Напоследок он спросил у полуобморочных родителей, ведя себя как человек, честно отслушавший пустяковую историю трагического семейного прошлого и не собирающийся совместными усилиями размазывать ее до соплей:

— Макс Ванюхин имеет ко мне родственную связь?

Оба синхронно кивнули и в один голос ответили:

— Брат-близнец.

— Так я и думал, — удовлетворенно кивнул Айван, получив очередное подтверждение чему-то своему непонятному. Понятная, впрочем, часть размышлений молодого человека с неудобными в управлении конечностями левой стороны тела была доступна тоже лишь ему одному. Как и редкие исключения в стройной и отлаженной теории любимого им хаоса. Но об этом он предпочитал в этот раз не распространяться, потому что сам не был абсолютно уверен, что его математика в этой части пространства является высшей.

Спать он отправился сразу после биографических открытий, дав возможность родителям побыть наедине. Что они и сделали, проведя в своей спальне самую счастливую ночь в жизни, если не считать той самой, в день примирения со старым Лурье после четырехлетней войны, когда зачался мертворожденный ребенок, которому они даже не успели дать имя.

На другой день Айван появился у Макса уже в качестве родного брата.

— Я только вчера узнал, — сообщил он с порога и обнял Макса правой рукой. Макс же, поначалу не очень понимая, как себя следует вести в новой ситуации, в тот же миг ощутил, что ему доставляет удовольствие стоять так в обнимку с новым родным человеком, его кровным близнецом, неотличимым от него, кроме некоторых деталей.

«Как же так вышло, — думал он еще вчера и никак не мог понять, — у меня есть брат, родной брат-близнец, совершенно здоровый и очень вдобавок умный. Ну, рука там немного и хромота почти незаметная, ну и что с того? А мама и отец отдали его чужим людям, у которых он выздоровел и стал вдобавок математическим вундеркиндом. Для чего же они так сделали? Они же могли хотя бы попробовать его полечить, ведь у этих же получилось, у Ирины Леонидовны с Марком Самуиловичем, которые Лурье». И неясно было Максику, где пролегала в его семье линия справедливости. Ну, а уж она невольно прихватывала с собой и искренность прошлую и настоящую, путала следы в определении честности семейной и вытаскивала на свет божий ранее неизвестную ему фамильную правду, которая вовсе теперь, получается, таковой не была, а была совсем наоборот. Вспоминаться начали и другие подробности и странности в мамином поведении и отцовской отстраненности от прочих Ванюхиных, которые раньше не очень были заметны, но выплыли на поверхность жизни теперь, когда не стало ни отца, ни, по сути, матери. Макс спрашивал сам себя, путался, не мог сформулировать важные для себя вопросы, но если ему это и удавалось, то в собственных ответах на них он терялся безнадежно и беспросветно, поскольку многое никак не хотело сходиться, очень многое.