Катя и Аня смеются.
Кукарникова. Смотрите, смотрите, как мило! Инночка уже вступила в свои права жены: таскает мужа за уши.
Константин. Я хотел бы, мама, чтоб она их совсем выдернула.
Кукарникова. Это восхитительно!
Арина Ивановна. Меня мамашей зовет.
Кукарникова. А меня мамой... Ах, как это мило! Подойди, я тебя поцелую.
Константин. Я еще не успел хорошо обдумать, куда и что поставить... Это только набросок. Вот уж с Инной мы распланируем все иначе.
Кукарникова
Константин. Пожалуйста, мама.
Кукарникова. Нет-нет, предоставляю все тебе и милейшей Арине Ивановне.
Арина Ивановна. Пожалуйте чай кушать в Костенькину комнату... то бишь в столовую.
Кукарникова. Чай? Прекрасно. Идемте,
Арина Ивановна. Я всегда пью в девять часов.
Арина Ивановна. Клавденька, пойдем.
Константин. Мы здесь будем. Хорошо, Инна?
Инна. Все равно.
Константин. Вы нам пришлите сюда.
Арина Ивановна
Кукарникова
Уходят. Клавдия -- за ними.
Катя. А нам, Костя, можно идти?
Инна. Вы не хотите остаться с нами?
Катя. Отчего... нет...
Константин. Мне хотелось бы поговорить с тобой об одном предмете. Они могут потом прийти.
Аня. Мы уйдем.
Обе уходят.
Инна. Это грубо. Сам же говоришь, что они мало воспитаны, и так обращаешься с ними... Нехорошо.
Константин. Ничего. Я тебе буду очень благодарен, если ты ими займешься; они не глупенькие, но положительно невоспитанны. Мамаша разве может понимать что-нибудь в воспитании?
Инна
Константин. Смотрю я на тебя и не верю глазам: неужели ты у меня в доме?
Инна. Не веришь глазам -- можешь осязать.
Константин
Инна. Как всегда.
Константин продолжает целовать.
Константин. Вот видишь ли...
Инна. Я жду.
Константин. Когда чай принесут.
Инна. Я не люблю, когда мямлют. Говори.
Константин. Скажи мне: ты любишь меня?
Инна. Люблю.
Константин. Я верю и потому только решаюсь сегодня рассказать тебе... я мог бы совсем не рассказывать, если бы не был уверен в тебе.
Инна. Ты меня пугаешь.
Константин. Повторяю, я мог бы не рассказывать, если бы не был уверен в тебе, но я счел своим долгом рассказать... да притом... я боюсь... слухи и сплетни постоянно искажают факты...
Инна. Я не люблю, кто мямлит. Говори.
Акулина подает чай и уходит.
Константин. Вот видишь ли...
Инна. Это скучно.
Константин. Я скажу прямо. Ты, понятно, настолько умна и настолько знаешь жизнь, что не представляешь себе мужчин какими-то безупречными ангелами...
Инна. Дальше. Вы хотите говорить о вашем бывшем романе? Начинайте прямо с нее... Кто она?
Константин. Вот видишь ли...
Инна. Ничего я не вижу. Кто она?
Константин. У нас здесь жила... моя родственница. Я был моложе, увлекся... думал сделать из нее человека...
Инна. И сделали из нее любовницу?
Константин. Я искренне увлекся, Инна, и, может быть, это увлечение не прошло бы до сих пор, если бы она была другой... Но она оказалась такой мелкой, мещанской натурой, узкой и эгоистичной, что я не нашел с ней ничего общего. Когда же я сходился, у меня были честные намерения: я мечтал образовать ее -- она почти ничего не знала, -- воспитать в ней себе жену по своему идеалу, но из этого ровно ничего не выходило. Каждый день я убеждался в ее природной тупости, в неспособности... ее буржуазные вкусы, наклонности возмущали меня, и я... Мы расстались. Ты, вероятно, услышала бы здесь эту историю в искаженной редакции, и я счел необходимым рассказать тебе.
Инна. Где она теперь?
Константин. Она уехала к матери в Самару. У нее три сестры; имеют мастерскую, сами шьют... Я помогаю.
Молчание.
Не молчи, говори скорее мой приговор.