Дети вечного марта кн 2

Цыпа сильнее прижала к груди новорожденного.

-- Не бойся. Я ему ничего не сделаю.

Как ни крути, не явись пьяный лешак вовремя, лежать бы Цыпе мертвой. Они это понимали. И она тоже. Но так просто отдать хоть и мертвое, но все равно, дитя равнодушному, - ни тени эмоций на лице, - чужаку опасалась. Только, когда Зеленый нетерпеливо тряхнул головой, Цыпа трясущимися руками протянула ему сверток.

Зеленый развернул тряпочку, покачал в руке коричневое, покрытое плотной сухой кожей яйцо:

-- Болтун, как болтун. Хочешь, чтобы он жил?

-- А?! Что?! Как...

-- Летать как ты, конечно не будет. А вот дерево я из него выращу.

Это было против всяких законов, любой природы. Это было против законов даже магического свойства, с которыми, правда, разве Эду приходилось сталкиваться. Но Зеленый говорил так уверенно и безразлично, что ему безоговорочно и мгновенно поверили. Но, главное, поверила Цыпа:

-- Какое дерево? - губы у курицы прыгали.

-- А какое хочешь.

- Здесь? - Цыпа обвела раскрытой ладошкой круг поляны, костер, арлекинов и даже недостроенный термитник.

- На кой ляд оно мне здесь? - скривился Зеленый. - Посажу где-нибудь рядом с людьми. Они к нему будут ходить за советами. Ты же предсказываешь. Вот и твое дерево станет предсказывать. Видела когда-нибудь деревья, на которые навязаны ленточки? Не знаю, как их люди чуют, но чуют как-то. И ходят и ходят...

- Так много мертвых яиц? - осторожно спросил Эд, не для того чтобы обозначить собственный скепсис, - скепсиса как раз и не наблюдалось, - просто уточнить. Случай с Цыпой, как ни крути, уникален. А священные деревья растут по всему континенту. Не много, кто спорит, однако - есть.

- Яйцо не обязательно... можно кусок шкуры, кость. Одна... над мертвым ребенком ревела. Я ее пожалел, забрал трупик и такое дерево из него вырастил, ни одна сволочь под него зайти не может. Если какой подлец сунется - оно ветками захлещет.

-- Я слышала... - глаза у Фасольки стали огромные и прозрачные как вода.

- Что ты слышала, дриадка? - Зеленый ей так улыбнулся, что у Сани заскребло внутри: уведет у них девчонку пьяный лешак. Но Солька будто не заметила:

-- Голос. Мы рядом проезжали. Шак, помнишь, как я на холм бежала, а ты меня догнал и вернул.

- На том холме, девочка, люди своих покойников как раз хоронили. Сама знаешь, к ним в такой момент соваться никчему. Эд раненый лежал. Как бы я один вас всех защитил?

-- Шак, я не в укор. Просто, я услышала, точно, как вчера, будто дерево говорит.

-- И мое дитя будет жить? - глаза у Цыпы расширились уже до полной невозможности.

-- Других у тебя нет, что ли? - буркнул Зеленый.

-- Нет.

- Ну, будет. Если... подружка твоя мне поможет, - кивок в сторону Фасольки и ей же жгучий косой взгляд, от которого у Сани опять кошки на душе заскребли.

-- Чем это я должна тебе помочь? - подозрительно зашипела Солька.

-- Сама знаешь. Но если не хочешь, не надо. Закопаем болтун прямо тут. Пусть сгниет.

Цыпа прижала кулачки ко рту. Собака задергал верхней губой. Прянул ушами Шак. А Саня подумал, что Зеленому вся их жизнь безразлична, безынтересна, чужда и, что помогает он Цыпе не по тому, что жаль ему вещую птицу, а из-за Фасольки.

А та посмотрела не Зеленого господина через плечо, строптиво мотнула головой, дескать, раз надо, я, так и быть, снизойду; поднялась яркая и красивая до умопомрачения, и уже сверху бросила Повелителю леса как подачку:

- Идем, что расселся?!

Глава 5

- Молочницу! Молочницу Герту убили!!! - Крик ворвался в скучный гул провинциального утра, перекрывая кудахтанье, блеянье, звон, стук, шуршанье и бормотанье. На миг стало тихо и тошно. Следом поднялся гомон. А за ним, - пока дошло и накрыло, - женский вой пополам с визгом и хрипом.

- Мать Герты, с рассвета всех дергала: где дочка, - ворчал себе под нос трактирщик, вытирая соседний стол. Игорь и Сун доедали завтрак. Пора было наведаться в замок Мец, но особо они туда не рвались - успеется - ели и беседовали о постороннем, растягивая бездельное утро.

- А-то сама не знает! - громче возмутился трактирщик. - В казармах ищи. Но туда Латина не пойдет. Кнехты народ грубый. Самое малое - пошлют. Могут вообще накостылять. А еще... могут! Ой, могут! Объясняй потом, что не по доброй воле на сеновале оказалась. Курт не поверит. А и поверит, все равно изобьет. Он ее часто бьет. И Герте доставалось.

Трактирщик стряхнул крошки на пол, потянулся за веником, но плюнул, сел на лавку и уже напрямую начал просвещать дальноезжих гостей о местных нравах:

- Герта сначала жаловалась матери, что отчим бьет, потом перестала. Там эта... там другое началось. Курт... а что Курт? И не прятался даже. Кто ему Герта? Падчерица - чужая девка. А как понял, что мать догадалась, стал в открытую с девочкой спать. Когда и Латину из дому на ночь выгонял. Потом и Герта ему прискучила. Опять началось битье. Мать с дочерью как-то помирились и дальше стали жить. Ходили за коровами, молоко продавали. Жениха бы Герте хорошего, да кто ж ее возьмет? Курт за ней ничего не давал. Та и пошла в казармы. Жизнь-то все равно кончилась. А теперь и вовсе кончилась.