Дети вечного марта. Книга 2 (СИ)

— Болтун, как болтун. Хочешь, чтобы он жил?

— А?! Что?! Как…

— Летать как ты, конечно не будет. А вот дерево я из него выращу.

Это было против всяких законов, любой природы. Это было против законов даже магического свойства, с которыми, правда, разве Эду приходилось сталкиваться. Но Зеленый говорил так уверенно и безразлично, что ему безоговорочно и мгновенно поверили. Но, главное, поверила Цыпа:

— Какое дерево? — губы у курицы прыгали.

— А какое хочешь.

— Здесь? — Цыпа обвела раскрытой ладошкой круг поляны, костер, арлекинов и даже недостроенный термитник.

— На кой ляд оно мне здесь? — скривился Зеленый. — Посажу где-нибудь рядом с людьми. Они к нему будут ходить за советами. Ты же предсказываешь. Вот и твое дерево станет предсказывать. Видела когда-нибудь деревья, на которые навязаны ленточки? Не знаю, как их люди чуют, но чуют как-то. И ходят и ходят…

— Так много мертвых яиц? — осторожно спросил Эд, не для того чтобы обозначить собственный скепсис, — скепсиса как раз и не наблюдалось, — просто уточнить. Случай с Цыпой, как ни крути, уникален. А священные деревья растут по всему континенту. Не много, кто спорит, однако — есть.

— Яйцо не обязательно… можно кусок шкуры, кость. Одна… над мертвым ребенком ревела. Я ее пожалел, забрал трупик и такое дерево из него вырастил, ни одна сволочь под него зайти не может. Если какой подлец сунется — оно ветками захлещет.

— Я слышала… — глаза у Фасольки стали огромные и прозрачные как вода.

— Что ты слышала, дриадка? — Зеленый ей так улыбнулся, что у Сани заскребло внутри: уведет у них девчонку пьяный лешак. Но Солька будто не заметила:

— Голос. Мы рядом проезжали. Шак, помнишь, как я на холм бежала, а ты меня догнал и вернул.

— На том холме, девочка, люди своих покойников как раз хоронили. Сама знаешь, к ним в такой момент соваться никчему. Эд раненый лежал. Как бы я один вас всех защитил?

— Шак, я не в укор. Просто, я услышала, точно, как вчера, будто дерево говорит.

— И мое дитя будет жить? — глаза у Цыпы расширились уже до полной невозможности.

— Других у тебя нет, что ли? — буркнул Зеленый.

— Нет.

— Ну, будет. Если… подружка твоя мне поможет, — кивок в сторону Фасольки и ей же жгучий косой взгляд, от которого у Сани опять кошки на душе заскребли.

— Чем это я должна тебе помочь? — подозрительно зашипела Солька.

— Сама знаешь. Но если не хочешь, не надо. Закопаем болтун прямо тут. Пусть сгниет.

Цыпа прижала кулачки ко рту. Собака задергал верхней губой. Прянул ушами Шак. А Саня подумал, что Зеленому вся их жизнь безразлична, безынтересна, чужда и, что помогает он Цыпе не по тому, что жаль ему вещую птицу, а из-за Фасольки.

А та посмотрела не Зеленого господина через плечо, строптиво мотнула головой, дескать, раз надо, я, так и быть, снизойду; поднялась яркая и красивая до умопомрачения, и уже сверху бросила Повелителю леса как подачку:

— Идем, что расселся?!

Глава 5

— Молочницу! Молочницу Герту убили!!! — Крик ворвался в скучный гул провинциального утра, перекрывая кудахтанье, блеянье, звон, стук, шуршанье и бормотанье. На миг стало тихо и тошно. Следом поднялся гомон. А за ним, — пока дошло и накрыло, — женский вой пополам с визгом и хрипом.

— Мать Герты, с рассвета всех дергала: где дочка, — ворчал себе под нос трактирщик, вытирая соседний стол. Игорь и Сун доедали завтрак. Пора было наведаться в замок Мец, но особо они туда не рвались — успеется — ели и беседовали о постороннем, растягивая бездельное утро.

— А-то сама не знает! — громче возмутился трактирщик. — В казармах ищи. Но туда Латина не пойдет. Кнехты народ грубый. Самое малое — пошлют. Могут вообще накостылять. А еще… могут! Ой, могут! Объясняй потом, что не по доброй воле на сеновале оказалась. Курт не поверит. А и поверит, все равно изобьет. Он ее часто бьет. И Герте доставалось.

Трактирщик стряхнул крошки на пол, потянулся за веником, но плюнул, сел на лавку и уже напрямую начал просвещать дальноезжих гостей о местных нравах:

— Герта сначала жаловалась матери, что отчим бьет, потом перестала. Там эта… там другое началось. Курт… а что Курт? И не прятался даже. Кто ему Герта? Падчерица — чужая девка. А как понял, что мать догадалась, стал в открытую с девочкой спать. Когда и Латину из дому на ночь выгонял. Потом и Герта ему прискучила. Опять началось битье. Мать с дочерью как-то помирились и дальше стали жить. Ходили за коровами, молоко продавали. Жениха бы Герте хорошего, да кто ж ее возьмет? Курт за ней ничего не давал. Та и пошла в казармы. Жизнь-то все равно кончилась. А теперь и вовсе кончилась.

В распахнутое окошко было видно, как толпа устремилась в ворота. Тошный вой отдалился и пропал. Площадь опустела. Куры ходили, радуясь, что никто не гоняет. Петух невозбранно взлетел на воз пшеницы и наклевывал, свысока поглядывая на пеструшек. Прорезалось блеяние и мычание на заднем дворе.

— Девушку… кнехты? — мотнул головой в сторону городских ворот Игорь.

Трактирщик глянул на него изподлобья, пожевал губами и, не ответив, снялся с лавки за веником. Но, повозив мусор по полу, не выдержал:

— Зачем им-то? Тут другое…

— Синьоры?

— Нет.