Дети вечного марта. Книга 2 (СИ)

— Мы тебе зла не хотим, — сквозь зубы проговорил кот, краем глаза наблюдая, как Апостол осторожно перекладывает голову Цыпы со своих колен на подушку.

— Сиди, конь, на месте, бабе помогай, — рявкнул Зеленый, не поворачивая головы. — Лохматая! Вылазь!

Из-за бортика телеги показалась голова Фасольки. Растрепанные волосы торчали в стороны. Скупые северные цветочки повяли и смялись.

— Я тебя звал! Ты, почему не пришла?!

Солька дернулась как от пощечины. Лицо из растерянного вмиг стало лютым:

— А кто ты такой, чтобы я к тебе бегала?! Лягушка двуногая.

— Кот я? Лягушка?! Ну, держись…

Волосы Фасольки вдруг сами собой зашевелились и взвились в стороны мелкими кудряшками. Из них полезли, раскрываясь на ходу, крупные яркие бутоны. Вся голова девушки мгновенно оделась цветами. Из этой клумбы свесилась тонка зеленая лиана с белыми крапчатыми цветами и защекотала шею.

— Лягушка! Да? Я тебе сейчас еще покажу… знаешь что я с лягушками делаю? Жаль, нету, а и собака пойдет…

Но Солька не очаровалась превращениями. Завизжав, будто резанная она кинулась к Зеленому и вцепилась в его роскошные золотые волосы. Эд вывалился из ослабевших пут, точнехонько в лапы, подскочившего Сани. Только Шак оставался на месте.

— Все! Все! Я его отпустил. Дриадка… дриадка-а-а. У, какая ты красивая!

Солька успела уже выдрать одну прядь. Зеленый охнул, но отбиваться не стал, наоборот, притиснулся к девушке, обвил руками, спеленал, как только что Эда и… поцеловал.

Солька не сразу смогла вырваться, но таки оттолкнула любвеобильное пьяное чудовище, да еще и по роже дотянулась.

— Свинья! Нажрался, так веди себя прилично.

— А что я? Подумаешь, живой воды хлебнул.

Лешак поболтал бутыль, в ней еще оставалось. Солька опять переменилась в лице. Только в другую сторону — донельзя озадачившись. А Зеленый, вытащил смятую шишку из горловины, еще раз болтнул посудину и приказал:

— Эй, конь ушастый, отойди от птицы! Отойди, говорю.

Пока Апостол раздумывал, прикрыть собой Цыпу, либо, в самом деле, отодвинуться, золотоволосый набрал в рот жидкости из бутыли и фукнул на курицу. Брызги полетели маленьким искристым водопадом. Саня опустил, задышавшего уже ровно и глубоко, Эда на траву и кинулся к повозке. К ней же пришатался Зеленый, постоял, пьяно пялясь, на то, как Цыпа тужится, кивнул сам себе и, объявив Шаку, что теперь, де, курице сил хватит, отвалил в сторону Фасольки, но на полшагу споткнулся:

— Эй, ты, с когтями! Тащи птицу под дубок, да подержи навесу, в траву не клади. У меня тут… водятся всякие.

— Без тебя знаю, — огрызнулся Саня, подхватил Цыпу в охапку и унес в указанном направлении.

Крона над головой оказалась такой плотной, что вновь пошедший дождь ее не промокал. Медленные вялые, тяжелые струи стекали с листа на лист, барабаня где-то вверху, как по крыше. По контуру стояла сплошная водяная завеса.

— Видишь, как все здорово получилось. Сухо, тепло. Поднатужься, Ципочка.

— Саня… я думала. Саня… мы… О-о-о! А-а-а-а!

— Ага, покричи. Не так больно будет.

— Как хорошо, что ты вернулся. О-о-о!

Она так исхудала, что и напрягаться не надо было. Саня взял ее под коленки и придержал, как держат маленьких детей над горшком.

— Давай, девочка, чуть-чуть осталось. Ты же можешь. Тебе дышать не тяжело?

— О-о-о-о! А-а-а… Ик!

Это ик сотрясло сухое, измученное Цыпино тело до самой макушки. За ним последовало громкое чмоканье. Тяжелое кожистое яйцо выскользнуло из чрева роженицы и плюхнулось в мокрую траву. Сразу пропала невыносимая вонь. Черты лица Цыпы разгладились. И Саня подивился, неожиданно явившейся красоте.

— Какая ты молодец. Цыпочка! Шак! Неси простынку и плед тоже. Сейчас мы тебя переоденем, завернем…

— Где мой ребеночек? — Цыпа начала вырываться.

— Здесь, не волнуйся, — успокоил подбежавший Шак. Вместе с Саней они стащили с нее мокрую холодную одежду, завернули в сухое. Шак выкатил из травы новорожденный болтун.

— Где? Покажи мне его, — потребовала курица.

— Смотри, — без тени брезгливости Апостол взял в руки мертворожденное яйцо, которое чуть не убило мать, и поднес к ее лицу.

— Дай мне, я его согрею. Шак, должна же я родить хоть одного живого ребенка!

— Сейчас, моя девочка. Я его только заверну.

И в самом деле, запеленал болтун в чистую тряпку и подал матери.

Полуживой собака, между прочим, успел натянуть над второй повозкой чистый полог. Цыпу перенесли туда и оставили. Пусть поспит. Сами они и под дождичком… хотя, есть же дубок. Вонь странным образом успела выветриться. Шак говорил, что она обычно несколько дней висит в воздухе. Но, наверное, тут места были особенные.

Золотоволосый господин буйного зеленого царства спал тут же, обняв дерево. Рядом валялась пустая бутыль. Фасолька с сожалением перевернула ее и потрясла, убедиться, что — все.

— Что, росиночка, и тебе напиться захотелось? — хохотнул Шак. Он нервно развеселился, хотя Саня видел, едва держится на ногах. Пока, значит, господин кот по границам путешествовали, Шак над Цыпой сидел. А еще раньше уводил повозки от медведей, а еще раньше — от Пелинора.