Дети вечного марта. Книга 2

Игор потерял сознание. Тело сползло под лавку кучей тряпок и костей. Почти покойник. Нет! Его необходимо сохранить. Он должен жить, каждый день напоминая Арию, что им пользуются. Иначе, пройдет время и все, рассказанное, полумертвым человеком, покажется герцогу небылицей. Только находясь рядом с Игором, Арий сможет подпитывать свою ненависть.

Непогрешимость Солара дала трещину. Этим следует воспользоваться. Пока не ясно — как, но воспользоваться, и сыграть свою игру.

Прав оказался, умирающий собака, если поджимать пальцы на ногах, ни один хрен не дознается, что у тебя на уме.

Стопы у Игоря свело судорогой.

* * *

Потолок состоял из ровно пригнанных досок. По углам комнаты кровлю подпирали деревянные колонны, украшенные на самом верху тонкой резьбой. Дерево поблескивало и светилось глубоким медовым цветом. Большое окно забирал переплет, в котором стояло настоящее чистое стекло. Сквозь него в комнату рвался яростный высокогорный день.

Саня слышал, как в стены бьется ветер. Оконный переплет вздрагивал, тонко отзванивало стекло, на мгновение замирало, пережидало обманчивое затишье и опять напрягалось, чтобы заголосить пронзительным звоном.

Ветер проникал в комнату, холодил, лежавшие поверх мехового одеяла руки, шевелил край, завесившего всю противоположную стену гобелена.

Саня смотрел на гладкий тусклый ковер, пытаясь сообразить, что там нарисовано. Ничего кроме полос и клякс он не различал. Но оторваться от хаоса линий было не так-то просто. Гобелен приковывал к себе. За окном свет, небо синеет и даже кусочек дальней горы видно, а глаза все время возвращаются к тусклому, будто раздавленному клубку линий. В одном месте Саня нащупал рисунок. Там завивалась огромная спираль. В нее как в воронку втягивались остальные формы. Но отведи глаза, да просто сморгни, рисунок терялся, превращаясь в раздражающий хаос.

Дверь отворилась. В комнату вошел высокий худой, даже костлявый мужчина, одетый в серый свитер и узкие, заправленные в шнурованные ботинки, штаны.

— Как спалось?

Саня смотрел и не мог до конца поверить, что перед ним Дион.

Десять дней голодный, грязный, смертельно усталый кот тащился по горам. Едва заметная тропка не раз пропадала, чтобы нырнуть под ноги, когда он терял всякую надежду ее отыскать. Днем жгло солнце. Ночью сковывал мороз. Спасибо Снежке — заставила его взять кошму. Иначе, уже или замерз бы, или повернул назад. Высокогорных ночных холодов в рубашке не переживешь. К шестому дню кончились продукты. Вместо воды Саня топил в ладонях снег. Руки почернели. Все чаще среди дня хотелось сесть в тихом месте и подремать.

Вверх — вниз, вверх — вниз… обратной дороги он не найдет. Саня оборачивался. Тропки, которая угадывалась впереди, сзади не было. Или его морочат горные духи?

А вдруг Дион — выдумка? Придумали люди себе… бога. Мамка поминала… Он добрый…

Саня останавливался, набирал в ладони снега, тер обмороженное лицо. На щеках не заживали ссадины от острых кристаллов фирна.

Пунктир в голове, превращался в череду мыслей. Оглядываться он больше не будет. Путь был один — вперед.

Тропинка, видимая на всем протяжении последнего подъема, как никогда четко, вдруг оборвалась расселиной. Под ногами разверзлась пропасть — концов не видно. С одной стороны она змеилась и пропадала в пушистом снежном надуве, с другой — упиралась в гладкую скальную стену. По такой, пожалуй, и с его когтями не пройти.

Накатывал вечер. В горах темнело стремительно и неотвратимо. Пора было искать ночлег. Прошлую ночь он провел в щели между камнями, удачно завернувшись в кошму. Почти не дуло. Он надышал немного тепла и даже сумел поспать. Сегодня вокруг не было ничего кроме льда и снега. Саня с сожалением посмотрел назад. Придется спускаться, иначе он не переживет ночь. Замерзнет, как только перестанет двигаться. Согреваться движением, без еды, тоже становилось все труднее. Таяли силы.

Вдруг стало тяжко и пусто. Пропасть разверзлась не только во вне. Внутри — тоже. В нее ухали последние силы… и вера.

Впереди, ведь, может ничего не быть. Только холод и смерть. Не станет бродячего кота Саньки, возомнившего себя потомком великого рода. С ним уйдет память о наследнике герцогского трона Эдварде Дайрене, отдавшем все за право покарать убийцу. Истает память о сыне вольного клана Шаке, которого люди прозвали Апостолом, единственном свидетеле великой любви и страшной гибели Арпа и Кары. Уйдет память о дриаде, которая пренебрегла зовом своего золотоволосого царя, и ушла с арлекинами. Не останется даже флера от памяти о странной птице, которая по вечерам молча разговаривала с Саней, зная, что вслух никогда не произнесет того, о чем кричали глаза.

Зато останется и будет торжествовать ничтожество, обманом захватившее власть — выродок Крен, взявший себе звучное имя Арий. Останутся чистюки. Останутся черные слуги Клира, изгнавшие Снежку за то, что приютила маленькую дриаду…

Он не думал. Тело все сделало само. Кот сжался в комок. Настал миг полного сосредоточения и напряжения, за которым последовал долгий-долгий прыжок. Пропасть осталась позади.