Дети вечного марта

— Да, Мец не в лучших отношениях с Пелинором. Он предан мне и Клиру… но, кто поручится, что за нашими спинами он не ведет свою игру? Если предположить, что бурые и красные медведи… у Меца прекрасная голубятня. Помнится, отбывая на Границу, Пелинор часть своих птиц оставил кузену. Да! Вот и прекрасно. Поезжай в Мец и привези мне нужного голубя. Тем самым мы убьем двух зайцев. Но действовать будешь от собственного имени.

— Ваша Светлость, что я скажу Мецу? Да он велит меня с моста в ров кинуть.

— Купи у него птичку, - денег я тебе дам, - либо укради.

Герцог смотрел в пространство и разговаривал сам с собой. Подразумевалось, что дослушав, Игорь, очертя голову, кинется исполнять поручение. И - самое главное - исполнит.

Случая, что ли, раньше не подвернулось, или ночь сегодня была особенной? Вдруг показалось, что герцог тяжело болен тихой, но неотвратимой душевной болезнью. И что, что чудеса? Ну - чудеса. От них еще быстрее свихнешься.

— Ваша Светлость, я ровным счетом ничего не понимаю в пернатых, - твердо заявил начальник дворцовой стражи, возвращая синьора к реалиям.

— Какое это имеет значение?

— Вашему официальному посланнику, Мец, разумеется, отдаст горностаев. Или скажет, что у него таких птиц нет. Явись я сам по себе, мне впарят первую попавшуюся ворону.

У Ария задергался угол рта. Тупой слуга его не на шутку уже разозлил. Однако синьор справился и даже внял. А прислушавшись, изрек:

— Сколько человек служит на голубятне?

— Шестеро.

— Возьмешь одного с собой.

— Любого?

— Да! Все. Иди! Отправляйся прямо сейчас!

Глава 3

Горюта сидел на пороге казармы и прилаживал к сумке кожаную петлю. Саня сам не заметил, как вышел к северной стене крепости. Посидел в тени беседки, птичек послушал - верещат - и побрел куда глаза глядят.

Длинная приземистая казарма приросла к стене одним боком. С торца - дверь на распашку, а в ней скрюченный, занятый починкой старшина.

Домой не пошел. А у него там, между прочим, жена, дети. Интересно, какого лешего он на службе прохлаждается? И лицо у Горюты смурное, сильно задумчивое в тугую темную печаль.

— Службу исправляешь? - вместо приветствия спросил Саня.

— Угу.

Гукнул и опять уткнулся в сове рукоделие. Но кот не обиделся на такую непочтительность, наоборот, интересно стало, от чего это открытый, прямой Горюта глядит, будто кум обиженный.

— Что на границе? - спросил кот, усаживаясь рядом.

— Тихо, - последовал короткий ответ, в том смысле, что не пошли бы Вы, господин кот, по своим делам.

— Но Саня уже бы никуда не пошел: тащи - от ступеньки не оторвешь. За спиной старшины, в полутьме казармы стояли приготовленные в дорогу торока. На лавке распласталась кольчуга. Чуть в стороне в рядок - меч, короткий крутой лук, метательные ножи. И несло от Горюты. Не в смысле: конюшней или потом - черной тоской.

— Тебя Пелинор куда-то посылает? - понизив голос, спросил Саня.

— Иди, господин кот, - пробормотал Горюта. - Тебя медвежушка, должно, обыскалась. Иди, и так уже…

— Э - нет! Давай, выкладывай. Я от тебя теперь точно не отстану.

— На дальний кордон меня князь отправляет, на неделю. Неохота, да как откажешься, - покорно отозвался старшина. И было в том ответе правды ни на комариный чих.

— Выкладывай! - и голоса, вроде, не повышал, а получился рык. - Поручение князя касается меня?

— Нет.

— Моих друзей? Только не начинай врать сначала. Я лож за версту чую.

— Да, знаю я. Слушай, котовий сын, соврать ты мне, конечно, не дашь. Отвечу я… только на завтра в донжоне окажусь!

Вот и поспрошал! Право, разумеется, на твоей стороне, с какого боку ни посмотреть, но и человеческая жизнь на твою совесть ляжет. А это - не чистюка завалить. Там ты кругом прав, и все равно грызет. Это - знакомого хорошего человека за свое хотение медведям скормить.

Санька сдавил щеки ладонями.

— Обложили они меня, - пожаловался в кулак. - И вроде ладно говорят, все к моей пользе складывают, а только пользы мне той не надо.

— Мы как вчера вернулись, - решился вдруг старшина, - меня князь пытать начал, куда ездили, да о чем толковали. Я ему доложил, дескать, все как всегда. А утром…

— Стой, молчи. Сам разберусь!

— Твоих-то, говорят, тотошней ночью в телеги покидали, да вывезли на перекресток за лесом. Дальше чтобы сами…

— А тебя сегодня князь гонит, проверить, убрались они восвояси, или так и колесят по его земле?

Не дожидаясь ответа, Санька, оперся на плечо Горюты, поднялся, еще прихлопнул, давая понять, что зла не держит, и решительно зашагал в сторону княжеских хором. Из хаоса хозяйственных построек вырастали, витые столбики, ровно выструганные, покрытые веселым желтым лаком ступени, застеленного грубым шарганским ковром, крыльца. Выше - резные наличники и пестрые стекла оконных витражей, еще выше - кровля, из-за которой высовывается верхушка донжона. А над всем - бездонное, голубое небо. Только смотреть в него не хочется. Ничего вообще видеть не хочется. И слышать. И даже - дышать.

В углу на крыльце валялась железная курочка с одной ножкой. Вторую, должно быть, отломили ребятишки.