Дети вечного марта

Оп-па! Ручеек превратился в довольно бурную речку. Апостол решил взять ее с налету. Но на самой середине колесо провалилось между камнями, телега черпнула бортом. Солька, не удержавшись, полетела в воду. Шак успел ее подхватить, вынес на тот берег, а когда вернулся, выяснилось: телега застряла. Собака повис на удилах, Шак по шею в воде уперся в днище. Саня, само собой, тоже впрягся. Кое-как вытолкали. Следом пошла вторая телега. С ней - не лучше. Ладно хоть не начерпала. Кот, переживая за сундук с книгами, первым кинулся вытаскивать, но его опередил Апостол. С другой стороны вода доходила до груди. Не сунешься.

Выбравшись обратно на берег, Саня глянул на Цыпу, как она мокрая трясется под мокрым кустом, подхватил на плечо и потащил. Пока возился возле телеги, как-то не замечал течения, а тут враз поволокло. Нога подвернулась на скользком камне, и он весь ушел в воду. Сам нахлебался и Цыпу чуть не утопил. Собака, матерно ругаясь, тащил лошадей. Шак посинел от натуги. А Саня шаг за шагом продвигался к тому берегу, моля Предков, чтобы ноги не свело. Тогда - все. Тогда - кранты. Цыпа что-то кричала, слабо дергалась. Саня хлопнул ее по тощему заду. Девушка затихла. Осталось совсем немного, но дорогу преградил куст, свесивший в воду колючие ветки. А, пропади оно все!

— Держись за меня! - скомандовал он Цыпе. - Хоть зубами хватайся.

Когти скользили. Между пальцами застревали тонкие колючки. Он уже и рук-то почти не чувствовал. Мельком обернулся. Кажется, и вторую телегу сдвинули.

Выдрав полкуста, он таки нашел, за что цепляться. Закогтил толстый палый ствол, подтянулся и рывком выскочил на берег. Цыпа немного ободралась, но молчала. Плакала, забившись под телегу, Солька.

Дождь как начался, так и перестал. Но с берега злополучной речки они уже не двинулись. До вечера развешивали барахло, сушились, чинили покореженные телеги. Солька согрелась и повеселела. Она первая заметила, что у Сани с руками, вытащила, наверное, тысячу заноз, приложила травку и перевязала.

— Какие у нас пальчики! Красивенькие. И коготки у нас красивенькие. Я таких никогда не видела. У нашего прежнего котика тоже когти вылезали. Только они раз в пять меньше были. И сам котик был маленький, с меня ростом. А ты вон какой большой.

— Шак больше.

— Так то лошадь, а то - кот. Сейчас мы каждый пальчик по отдельности завернем. Завтра все заживет. Ты мне веришь?

— Верю, конечно. Но, может, лучше на раны пописать?

— Фу! Моя трава лучше любого лекарства. А уж твоего, и подавно.

Саня смолчал, решив потом отбежать подальше и воспользоваться таки народным средством. Уж очень, приложенная травка жглась. Но прошло немного времени и жжение прекратилось. Он вскоре вообще забыл о руках.

К наступлению темноты, кажется, все благополучно закончили. Завтра поедут дальше. Другое дело - куда? Шак ходил чернее тучи. Собака только не кусался. Цыпа скользила где-то в стороне, наподобие тени.

Когда съели похлебку и допили чай, Апостол выкатил из телеги знакомую бутыль. Саня обрадовался - согреются. Но посмотрел на Эда и осекся. Тот напряженно отвернулся в темноту.

С веток срывались отдельные особо большие капли и чмокали по спинам. Шак поболтал бутыль.

— Солька, давай кружки. Цыпа, будешь?

— Буду, - отозвалась странным голосом курица.

— Эд?

— Обойдусь.

— Саня, держи.

В вино добавили меда и подогрели. Внутри разбежались теплые змейки. Голова отяжелела. Саня сидел, сушил волглую одежду, поклевывая над ней носом…

— Пошли, Цыпа.

Голос собаки ворвался в дрему как набат. Кот очнулся. С той стороны костра пылало жаром смуглое лицо курицы. Она вскинула, сухо блестевшие глаза, но смотрела не на Эда, а на кота. Легко вскочив, Эд подошел к ней, обнял.

— Пойдем.

Она тряхнула плечами. Он обнял крепче, прижал к себе.

— Иди, Цыпонька, - тихо попросил Шак. На глаза девушки навернулись слезы. Она их сморгнула, посидела еще немного и поднялась. Они с Эдом ушли в шатер.

Только тут до Сани дошло. Стало противно: как корову на случку повели. Но внутри подло екнуло: пронесло. Посмотрел на товарищей и сообразил, им оно тоже не больно-то нравится. Апостол распустил строгие складки на лице и сейчас походил на усталого морщинистого осла. Солька не вертелась, не приставала, печально смотрела в сторону. За пологом шуршали. Что-то неразборчиво сказал Эд, потом тишина, потом всем знакомый стук-шлеп, стук-шлеп. И вдруг…

Ке-е-ей-я! А-й-я! А-й-я!

С деревьев сорвался целый водопад. Сане мокро шлепнуло по темечку, затекло за воротник. А звонкое ке-й-я не прекращалось. Оно было как музыка, трель, звенящая струна, перелив. И опять: ке-й-я! Морозом продрало по коже. Сане вдруг стало жаль, что не он исторг такую красоту, не он заставил ее так зазвучать.

Солька беззвучно всхлипывала. Апостол уткнулся лбом в колени. Костер зачадил потухая. Трель давно стихла, но они не торопились забираться в шатер.