Дети Великого Шторма

– Я не могу сказать наверняка… – ответил Кристобаль со вздохом. Теперь он сидел, скрестив ноги и уронив голову на руки. – Видимо, они пришли, чтобы забрать твоего брата и убить всех остальных. Ты спряталась на чердаке, и, поскольку им надо было действовать очень быстро, тебя не стали искать, а подожгли дом. Вряд ли кто-то думал, что найдется человек – ну, или не человек, – способный войти в пламя. Я тебя вытащил и отдал Велину. Потом… – Он посмотрел на нее исподлобья. – Потом я пошел к Эйделу. Я проник в его покои, и у нас состоялся разговор. Он не видел моего лица, не узнал моего имени, однако я был достаточно красноречив для того, чтобы десять лет тебя и Велина не трогали. Но ничто не длится вечно, к сожалению. К тому же Эйдел все эти десять лет потихоньку вел свое расследование и собирал по частям собственную головоломку – он ведь отлично понимал, что обычному головорезу в маске не одолеть магуса из клана Орла.

– Почему ты не увез меня и Велина в другой город?

– Целительские снадобья, Эсме. Все это время Велин получал их исключительно через моих людей, пусть даже сам не всегда это понимал. Обращаться в гильдию было слишком опасно – рано или поздно там узнали бы о его связях с пиратами. – Он помедлил, потом прибавил с тенью былой дерзости: – Да, я с самого начала знал, что ты не захочешь остаться в Ламаре, поэтому бессовестно врал тебе на эту тему. Старшие целители в гильдии тесно связаны с щупачами, и… словом, это очень опасно. Я решил, что вам лучше остаться в Тейравене, потому и не убил Аквилу, а запугал его. Я многого не предусмотрел.

– А что случилось с…

Она не смогла произнести имя.

– С твоим братом, Паоло. – Кристобаль провел рукой по лицу, ненадолго задержав ее у рта. – Увы, тут я мало что могу рассказать. Я потерял его след почти сразу. Я думал… думал, что он мертв. Но последние три года я… мы все… знали его под именем Змееныш. Кармор и Рейго пробудили в нем прорицательский дар, пробудили ужасной ценой. Паоло оказался сильнее и вышел за пределы той формы, которую они для него определили, пусть и не сразу, пусть и ненадолго. Его ненависть ко мне была совершенно справедлива. Я обещал, что помогу вам всем, – но не помог. Мне нет оправданий.

Он замолчал. Это был конец исповеди.

Эсме шмыгнула носом и попыталась вытереть слезы. Сообразив, что вытирает щеки кулаком, посмотрела на свои руки и увидела, что они сжаты до побелевших костяшек, до боли в ладонях, куда вонзились ногти. Пальцы как будто свело судорогой, и она с трудом сумела их разжать.

Кристобаль по-прежнему смотрел на нее снизу вверх и чего-то ждал. Она придвинулась к краю кресла, потом сползла на пол и встала на колени рядом с ним, не сводя с него взгляда и чувствуя, как учащается ее дыхание. Он потянулся к ней и замер, как замирают на безопасном расстоянии от огня.

Она протянула руку и провела кончиками пальцев по его лицу, от виска до подбородка. Он закрыл глаза и, кажется, перестал дышать.

– Больше никаких тайн, – сказала Эсме, не узнавая собственного голоса, – таким он сделался низким и хриплым. – Больше никаких…

* * *

Она грезит.

Палубы ее пусты – те трое, что остались, все еще сидят в одной из городских таверн, вспоминают товарищей и пьют. Она одна – и она грезит. Стены кают ходят из стороны в сторону, раскрываются как бутон розы, тают; становятся то мягче перезрелого фрукта, то тверже хрусталя; отращивают шипы и длинные мясистые лозы, которые вяло ползают туда-сюда, словно пьяные змеи в поисках добычи. Она одна – и это хорошо. Сейчас она слишком растеряна, чтобы как следует владеть собой и беречь тех, кто ей небезразличен.

В ней просыпаются глубинные инстинкты, о существовании которых она раньше лишь догадывалась. Ее паруса меняют цвет, из зеленых делаясь алыми, потом черными и снова зелеными, но солнце уже село, стало темно, и никто этого не замечает, даже стражники на причале.

По ее могучему телу пробегает рябь. Она беспокойно ворочается у причала.

Грезы, ах грезы… О далеких мирах, которых она никогда не видела собственными глазами. О мощных течениях в бескрайнем Океане, где нет воды. О существах, для которых нет названия ни в языке людей, ни в языке магусов.

Это закончится. Потом. Позже.

А пока что она грезит.

* * *

– И что мне с этим делать? – спросил Айлантри, когда Вира вручила ему большую стеклянную банку, в которой плавала плоская серая рыба. Стоило сосредоточиться на рыбе, как тяжелая сумка начала сползать с плеча, и молодой ворон чуть не выронил банку.

– Берешь ее за хвост. Присоской шлепаешь ему на шею, чуть ниже основания черепа, – объяснила воронесса, не моргнув глазом. – Старайся, чтобы было ровней, вдоль позвоночника, но если не получится – не страшно. Потом, когда они наиграются, снимешь ее, чуть надавив вверх… Впрочем, это Фейра сделает сам, у него вчера хорошо вышло.

Птенчик-в-очках невольно позавидовал ее спокойствию.