Дети Везувия. Публицистика и поэзия итальянского периода

Зачем меня отвергла ты,
Одна, с кем мог быть я счастливым, —
Одна, чьи милые черты
Ношу я в сердце горделивом?
А впрочем, может, – как решить? —
За то лишь суетной душою
И не могу тебя забыть,
Что был отвергнут я тобою?

Он пытался забыться, уйти от тягостных мыслей в воображаемые романы с другими девушками:

Не обманут я страстной мечтой,
Мы не любим, конечно, друг друга.
Но недаром мы дышим с тобой
Раздражающим воздухом юга.

Но недаром над нами волкан,

Перед взорами синее море
И в уме память древних римлян,
Наслаждавшихся здесь на просторе.

В тщетных поисках чистой любви

Столько лет погубивши уныло,
Я доволен теперь, что в крови
Ощутил хоть животную силу.

Для кого мне ее сберегать?

Всю растрачу с тобой, моя Нина,
Без надежды, чтоб стала терзать
За погибшие силы кручина.

Нина – условно-романтическое имя, принятое в русской литературной традиции для обозначения вымышленной романтической возлюбленной.

Но «кручина» берет свое, и даже возвращение на родину не радует влюбленного юношу:

У моря теплого, под небом голубым,
Брожу и думаю о родине далекой,
Стараясь милое припомнить что-нибудь…
Но нет… и там все то ж… Все тот же одинокий,
Без милой спутницы, без светлой цели путь…
И там я чужд всему, и там ни с чем не связан….

Письма Добролюбова из Италии частично вошли в 9-й том его полного собрания сочинений, как в 8-й том – его итальянские стихи. Оригиналы и полная переписка хранится в ИРЛИ – в Пушкинском доме Академии наук. Сохранились конверты, на конвертах – адреса, написанные неразборчивым добролюбовским почерком: отели, пансионы… А хранящиеся там же и впервые опубликованные в этой книге два письма к Добролюбову сестры «мессинской девушки» – Софии Брунетти – наконец-то проливают дополнительный свет на обстоятельства знакомства и сватовства к Ильдегонде Фиокки «синьора Николая», объясняя его же собственный эпистолярный комментарий: «…я – признаться вам – струсил и даже в Мессине, вероятно, не буду отыскивать помпейскую незнакомку»…

…Но Добролюбова ждали в России, в «Современнике». Молодого человека обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, размышления и скорбь о судьбах родины, погружение в политические процессы, происходившие в Италии в то время, служение делу, а с другой…

Из письма А.Ф. Кавелиной 1860 г.:

«Здесь я начинаю приучаться смотреть и на себя самого как на человека, имеющего право жить и пользоваться жизнью, а не призванного к тому только, чтобы упражнять свои таланты на пользу человечества. Здесь никто не видит во мне злобного критика… в персоне моей видят молодого человека, заехавшего в чужой край…

Странное дело, в СПб… находят, что я полезен, умен, интересен… И между тем я остаюсь там для всех чужим… зато здесь я нашел то, чего нигде не видел, – людей, с которыми легко живется, весело проводится время, людей, к которым тянет беспрестанно – не за то, что они представители высоких идей, а за них самих, за их милые, живые личности.

Вот Вам моя идиллия, которую я бы мог с удовольствием продолжать еще и еще… я так доволен своим теперешним, что ни о чем больше не думается».

В этой поездке за границу Добролюбов позволил себе на время отказаться от образа сурового критика, выпустить на волю жившего в нем ласкового, жаждавшего любви и человеческого счастья щенка, готового бросаться на грудь всякому, в чем признавался сам критик…

Проведши молодость не в том, в чем было нужно,
И в зрелые лета мальчишкою вступив,
Степенен и суров я сделался наружно,
В душе же, как дитя, и глуп и шаловлив.

Он впервые почувствовал здесь себя тем, кем по сути и был – молодым человеком, который может быть счастливым, танцевать, шутить… и не оправдывать собственную литературную репутацию каждодневно.