Дети Везувия. Публицистика и поэзия итальянского периода

член Российского союза профессиональных литераторов,

Нижний Новгород

Неаполь и/или Турин: русский очевидец становления нации

Два полюса Рисорджименто

Даже нынешние посетители Апеннинского полуострова удивляются его необыкновенному разнообразию: Италия – не одна страна, их по меньшей мере две, итальянские Юг и Север. Многие «северяне» спокойно констатируют, что никогда не были «ниже Рима» (это условная граница); другие утверждают, что чувствуют себя как дома, скажем, в Швейцарии, но не на Сицилии. Полемика «южан» и «северян» не прекращается, как будто подтверждая крылатую фразу, приписываемую основателю современной нации, премьер-министру графу Кавуру, о том, что «Италию мы сделали, теперь остается сделать итальянцев»[4].

Кроме Юга и Севера, существуют необыкновенные регионы-билингвы – Валь д’Аоста, с франкоязычными жителями; Южный Тироль, с жителями немецкоязычными. Есть и целые компактные анклавы со славянским, греческим, албанским населением. Остров Сардиния не относит себя ни к Северу, ни к Югу.

Во времена Николая Добролюбова лоскутный характер Италии, ее разнородность была еще более явственной: тут существовало более десятка больших и малых государств. Хотя официальное объединение нации приходится на 1860 г. – русский литератор стал свидетелем и описателем того судьбоносного момента, процесс считается законченным лишь десять лет спустя, к 1870 г., ко взятию силой пьемонтскими войсками папского Рима.

Прошло полтора века спустя той эпохи, которая в историографии получила название Рисорджименто («Возрождение»), и современные историки окончательно выделили в ней две главные составляющие: одну можно условно назвать народной, с Гарибальди во главе, другую – правительственной, возглавленной Кавуром. В этих двух течениях есть и географические символы: Неаполь, столица южно-итальянского королевства, взятая после героического похода по Итальянскому Югу отчаянных гарибальдийцев-волонтеров, и Турин, с его министерскими кабинетами и парламентскими кулуарами, где в уютной обстановке готовились договоры, указы, плебисциты, альянсы и проч. Именно северный Турин в итоге стал первой столицей объединенной державы (в настоящее время роль «северной столицы» перехватил Милан).

Добролюбов проницательно выявил два главных очага возрождения нации и, не теряя времени на другие центры Рисорджименто – Рим, Венецию, Милан, Флоренцию, Палермо[5], – сосредоточился как публицист на Неаполе и Турине. Нетрудно догадаться, какому полюсу он отдал свое предпочтение…

Непостижимый Неаполь

Наиболее монументальный итальянский очерк Добролюбова – «Непостижимая странность. (Из неаполитанской истории)».

Удивительна работоспособность и плодовитость автора: в крайне ограниченное время[6] он внимательно изучает европейские, преимущественно французские, источники по истории королевства Обеих Сицилий (до 1816 г. называемого Неаполитанским, но это название оставалось в обиходе и много позднее), предлагая читателю убедительный анализ «загнивания» ретроградного государства и его скоропостижного падения под натиском объединительного движения.

Столица королевства – Неаполь, с его бурной народной жизнью, естественно, привлекала Добролюбова много более, чем буржуазный Турин. В целом он печатно признавался, что Турин ему как город был скучен и он при первой возможности вырывался в другие места. На это накладывалось его идейное отторжение от либерального парламентаризма, торжествовавшего в пьемонтской столице.

Другое дело – Неаполь, с его взрывами народного негодования, наподобие легендарного бунта рыбака Мазаньелло (упомянутого Добролюбовым). Русский литератор, как мы знаем, с увлечением осматривает и всемирно знаменитые достопримечательности – типа Помпей (где встречает «мессинскую барышню» и влюбляется в нее; об этом ниже), но главным образом его занимает политика и колоссальная сенсация на Апеннинах, и не только там, но и во всей Европе: катастрофическое, неожиданное исчезновение большого южно-итальянского королевства, просуществовавшего, пусть и под разными коронами, семь столетий. Именно это событие и названо – в ироническом ключе – «непостижимой странностью».

Иронией проникнута вся первая часть статьи, где обильно цитируются тексты, приписывающие неаполитанскому народу благонамеренность, консерватизм, безоговорочную преданность трону и Церкви. Представленное затем досье на ретроградное неаполитанское правительство, с воинствующей цензурой и политическими репрессиями, было явно мотивировано и собственным опытом автора в России. Как и многим тогдашним русским диссидентам, республиканцам, социалистам и прочим, многим неаполитанцам пришлось оставить родину: «Неаполь теперь не в Неаполе, а в Турине», – констатирует Добролюбов.