Дети военной поры

И все-таки хочу с гордостью сказать: Паланга — не только символ страданий. Она — свидетельство благородства простых людей. Крестьянин, хоть и дрожащими руками, правит лошадью, чтобы на несколько километров подбросить сбившихся с ног малышей… Парни и девушки из Жагаре принесли полуодетым детям целый ворох одежды… А вот женщины со слезами на глазах кормят нас очень вкусными, хотя в спешке недожаренными котлетами — это было в Телыняй… Все это забыть невозможно, все это свидетельствует о чувстве солидарности и о душевной щедрости — той золотой валюте, недостатка в которой никогда не испытывал литовский народ. И еще свидетельствует Паланга о благородной эстафете интернационализма. Литовцы, латыши, русские передавали маленьких участников палангской трагедии с рук на руки — разве без их помощи смогли бы мы пройти страшные дороги войны?

Наконец, Паланга — это символ стойкости и мужества самих ребят. Уже упомянутая мною пионервожатая Г. Стошкявичюте-Баумилене вспоминает, как ее пионер Пранукас Йоцюс спрятал и сохранил отрядное знамя. Сама она, вернувшись в Расейняй, вступила в подпольную комсомольскую организацию, позже сражалась в партизанском отряде «Мститель». А я помню, что на протяжении всего опасного пути отступления мы не снимали своих пионерских галстуков. Как писатель я не склонен переоценивать значение атрибутов и реалий, однако я ценю человеческую гордость. Мы были не просто несчастными беженцами, мы были частичкой того Нового Утра, которое, мы твердо верили в это, снова расцветет над Литвой.

«Мы из Паланги», — гордо объясняли мы встречавшимся на дорогах людям. Так говорили мы и в России, где чужие матери пригрели нас, как сирот. Не только тоска по близким, но и чувство гордости объединяло тогда всех литовцев: и солдат литовской дивизии, и живших в Пензе и Москве литовских писателей, и воспитанников литовских детских домов в Константиновке, Дебесах, Ичалках… Боевое крещение, принятое в первый день войны, помогло нам и в послевоенной Литве, когда жизнь потребовала исключительной твердости и верности идеалу. В мыслях мы, наверное, еще и сегодня отвечаем: мы из тех горящих дюн, мы из Паланги, где все началось! Впрочем, почему же в мыслях? Честное слово, недостатка в слушателях у нас нет.

Едва распространилось известие, что в Паланге будет сооружен памятник пионерам 1941 года, как почта завалила редакцию газеты «Пионер Литвы» проектами. Ребята создавали самые невероятные эскизы. Мало того, пионерские отряды и звенья бросились собирать средства. Из копеек, полученных за макулатуру и металлолом, сложилось 22 тысячи рублей! Памятник создала Альбина Вертулене, палангский художник-профессионал. Взволнованно и сдержанно обращается к нам бронза: обнаженная девичья фигурка защищается ручками от страшного неба… А может быть, идею памятника следует объяснить по-другому, может, это символ неистребимой жизни, тянущейся к солнцу?

Так или иначе, но памятник — тому, что некогда произошло здесь. Но только ли о Паланге расскажет он? О десятках и сотнях таких трагедий в большом и неспокойном мире. Трагедий, которые не должны повториться.

Перевод с литовского Б. ЗАЛЕССКОЙ

А. Луговцова Ребята с нашего двора

Этот снимок сделан весной сорок первого, перед самой войной. Бродячий фотограф — сухонький старикашка с неуклюжим ящиком и треногой в руках — случайно завернул в наш двор.

— Сфотографируемся, дети? Будет память на всю жизнь.

О памяти на всю жизнь мы тогда, конечно, не помышляли. Просто было интересно фотографироваться. Все ребята, сколько нас оказалось тогда во дворе, мигом собрались и расположились у стены, как того пожелал фотограф.

Этому старичку я бесконечно благодарна. Чудом уцелевший снимок действительно оказался дорогой памятью о довоенном времени, о нашем шумном доме № 6/13 на углу Среднего проспекта и Тучкова переулка Васильевского острова.

Ребят у нас было, конечно, не столько, сколько на снимке, а по крайней мере вдвое больше. Если бы мы знали тогда, что совсем недолго осталось нам вот так каждый день встречаться в нашем просторном, замощенном булыжником дворе, что неумолимо надвигающиеся грозные события скоро подведут черту под нашим детством! Мы бы тогда непременно созвали всех ребят. Позвали бы Вильку Волкова, Аркашку Муравника. Мы бы уговорили старичка фотографа дождаться, пока соберутся все-все.

Но мы ничего еще не знали.