Дети войны

Темнота вспыхивает, кружится, мир тонет в ней. Но черный волны тают, и я уже стою внутри дворца. Здесь пахнет пылью и брошенным жилищем, — такой знакомый запах. Скитаясь, мы с Бетой встречали его в каждом доме врагов. Сквозняки блуждают по просторной зале, ковры покрыты грязными следами, светильники мертвы. В воздухе все еще витает вкус поражения и страха.

Этот воздух кажется мне ядовитым, но я вдыхаю его, глубоко. Мы отомстили, — говорит каждый мой вдох. Мы уничтожили их.

Но уничтожили не до конца.

Может быть, я должен плыть за море, чтобы найти союзников? Может быть, золотая флейта — ключ к окончательной победе?

Я поднимаюсь по лестницам, иду по галереям и коридорам. Всюду запустение и грязь, осколки цветного стекла хрустят пол сапогами, ветер шуршит полусорванными занавесями. Я выхожу на крышу, и, заслышав мои шаги, в небо взмывают черные птицы. Перекликаются, взволнованно и звонко, кружат над головой, и вдруг — все вместе — устремляются прочь. Летят к берегам нашего мира, тают в синеве над морем.

Но я вижу другую птицу. Она падает с высоты, стремительно ложится на крыло, черной молнией рассекает небо. Она приземляется, и крыша отвечает эхом. Волосы, не скрытые шлемом, бьются на ветру, черные пластины в крыльях дрожат. Армельта.

Она подходит, сжимает мою руку.

— До города на машине лететь всего два часа. — Она говорит быстро, словно боится, что сейчас я оборву ее, велю молчать. — Мы с Каэрэтом могли бы слетать туда и вернуться. Могли бы найти Арцу и Рэгиля, передать им что-нибудь от тебя.

Если бы это только было возможно, Армельта. Я написал бы письмо и давно передал бы его. Попросил бы Эркинара передать на словах. Я нашел бы тысячу способов.

Моя мысль, лишенная слов, но звенящая памятью о приговоре и запрете, устремляется к Армельте. Она мой личный предвестник теперь, она должна понять.

Вслух я говорю:

— Не нужно.

Армельта разжимает руку, но не отводит взгляд. Мгновение мы стоим молча, но в тишине гремит пылающий голос нашей звезды. Невидимая сейчас, она зовет нас с другой стороны неба.

Я подхожу к мраморной ограде, смотрю вниз.

Остров должен быть очищен, говорю я Киэнару, Армельте, Каэрэту и Цалти. Сожгите все.

24

Завтра мы будем в море.

Я шла по лагерю и не могла отделаться от этой мысли, — сегодня последний день перед отплытием, завтра, едва рассветет, корабль отчалит, мы отправимся в путь. И на много дней качающаяся палуба станет для нас миром, мы будем одни среди ветра и волн.

Уже завтра.

Я шла, пытаясь запомнить каждый шаг по твердой земле, вдыхая холодный воздух, глядя на опавшие красные листья, вслушиваясь в голоса перелетных птиц. Когда мы вернемся, на небе будут сиять зимние или, быть может, весенние звезды. Настанет другое время года, а земля преобразится окончательно, — мы ступим на берег и увидим наш мир таким, каким он должен быть.

Если море отпустит нас.

Я сжала кулаки, так, что ногти впились в ладони. «Вы преодолеете море и вернетесь», — так сказали Мельтиару пророки, а он повторил эти слова нам. Все будет хорошо, я не должна поддаваться темным предчувствиям.

Вскинув голову, я попыталась впитать в себя, запомнить лагерь преображения: шатры и тропинки, обрывки разговоров и прозрачную синеву неба. Когда темнота перенесла нас с Мельтиаром сюда из леса, — кажется так давно и совсем недавно, — лагерь показался мне взрывом цвета, непонятным, бурлящим и беспечным. Теперь он стал тише, больше походил на стоянки, где мы ночевали во время войны, и на этажи военного сектора в городе. Лишь цвет остался прежним, — яркие краски осени, вечно меняющееся движение силы. И мне все еще трудно было поверить, что Коул носит теперь эти цвета.

Последние шатры, незримая граница лагеря, тропа, карабкающаяся вверх по склону, — к поляне, наполненной запахом горючего и шумом двигателей. К поляне, которую я часто, забывшись, называла ангаром.

Я увидела Кори за миг до того, как он окликнул меня. Борт машины еще не успел раскрыться полностью, а Кори уже выпрыгнул наружу, устремился ко мне. Ветер растрепал его волосы, превратил в потоки пламени, — но и сам Кори сиял, радость переполняла его, лучилась сквозь кожу, плясала в глазах. Разве я видела его таким раньше? Разве что в детстве, очень давно.

Кори подбежал, схватил меня за руки, и его чувства полыхнули как взрыв. Счастье и тревога ослепили тысячью огней, и я спросила:

— Ты поговорил?

— Да! — ответил Кори. — И все хорошо!

И это было ясно без слов, — так сияют только от любви, той, которую делят на двоих. Неужели еще недавно я ничего не знала об этом, неужели лишь меньше двух месяцев назад нашла Мельтиара среди вереска и тишины? И неужели всего неделю назад Кори боялся поговорить с тем, кого любит, и думал, что чувство безответно?

Вина кольнула меня, запоздалая и далекая, — мы так счастливы, и Кори, и я, но не Коул. Враги отняли его любовь.

— Я хотел вернуться раньше, — говорил Кори. — Как ты? Как Коул? Нам нужно укрепить связь, чтобы встретиться во сне, когда ты будешь в море… Как Мельтиар? Он вспомнил что-нибудь?