Дети войны

Подходя к шатру, я знала — Мельтиар там. Слышала зов его силы, непререкаемый и темный, звучащий в глубине моего сердца, — там, где движение крови каждый миг возрождает искру жизни. Я чувствовала сияние этой силы в земле под ногами, словно Мельтиар шел передо мной, и я ступала за ним след в след. Я почти видела, как сила потоками разбегается по лагерю, мчится к каждому воину, искрится, как реки темноты. Я вдыхала ее, она наполняла меня уверенностью и жизнью, помогала не думать о том, что сказал Киэнар.

Как странно — даже во время сражений я не ощущала так ясно нашу силу, силу войны.

Но я столько дней и недель рядом с Мельтиаром, должно быть, он помогает мне.

Я невольно улыбнулась, думая об этом, и откинула дверной полог.

Мельтиар обернулся, поймал мой взгляд и вновь склонился к расстеленной на столе карте. Шатер был залит светом: белый шар сиял под стропилами, покачивался, и еще один стоял возле постели. Тени бродили по полотняным стенам, сплетались на полу.

Я подошла, села рядом с Мельтиаром, взглянула на карту.

— Сюда мы плывем, — проговорил Мельтиар и указал на неровное вытянутое пятно среди синих волн.

Это была не обычная карта, не та, которая была у Тарси в городе, перед началом войны. На карте Мельтиара были все миры — все части суши, — и все моря. Передо мной лежала картина великого пространства, изображение блуждающей звезды, — той, что называлась домом, и чье имя не носил никто. Я смотрела на нее, превращенную из сферы в плоскость, и пыталась представить, какой ее видят те, для кого дом — звезда войны. Если там есть люди, то кто-то из них носит имя нашего дома, смотрит ночами на голубой немерцающий свет, следит за его петляющим путем.

— Смотри. — Мельтиар коснулся белых очертаний у края. — Это сердце льда. Всего миров пять, и наш мир лежит к юго-западу. И если отправиться в путь, если переплыть море…

Он замолк, словно споткнувшись об эти слова, и я замерла.

Он уже говорил это мне, в тот день, когда я нашла его на равнине возле гор, среди пыли и вереска. Говорил за миг до того, как очнулся.

Словно услышав мои мысли, Мельтиар нашел мою руку, сжал ее, — как тогда. Его чувства затопили меня, — горечь, радость, надежда.

— Хорошо, — сказал он, — что ты здесь.

Я хотела ответить, что счастлива, что буду рядом всегда, не смотря ни на что. Но разговор с Киэнаром вспыхнул в памяти, и я услышала свой голос.

— Ты доволен мной? — спросила я.

Мельтиар нахмурился, а потом тряхнул головой, отбросил волосы с лица, рассмеялся.

— Ты хочешь знать? — спросил он. — Есть одна вещь, которой я недоволен.

Я ждала, что сейчас похолодеет сердце, я застыну, буду ждать его слов, как приговора. Но его голос звучал так весело и удивленно, что было ясно, — то, что он скажет сейчас, незачем принимать всерьез.

— Я недоволен, что ты не хочешь учиться магии, — проговорил он.

Я хотела ответить, объяснить в который раз: нет смысла пытаться, я только разочарую его, он зря потратит время, я не способна к магии, это давно известно. Но Мельтиар не дал мне заговорить.

— Сейчас мало времени, отплывать совсем скоро, — сказал он. — Но потом я сумею тебе объяснить. Ты будешь учиться.

23

Темнота не может перенести меня туда, где я никогда не был, где никогда не сияли мои звезды. Поэтому я в машине, — земля мчится подо мной, море и небо несутся навстречу.

Когда я в последний раз летал так долго? Когда учил Рэгиля, Лаэнара, Амиру и Арцу. Я сидел рядом с пилотами, следил, как слаженно движутся их души, как движения Амиры отражаются в движениях Рэгиля, как вспыхивают клавиши от их прикосновений.

Несколько лет назад, — но по ту сторону войны, по ту сторону смерти, так давно.

Я вновь сижу у приборной панели, но другие предвестники рядом со мной. Каэрэт, единственный пилот этой машины, почти неподвижен, лишь ладони скользят, касаются светящихся символов. По правую руку от него Армельта. Она ловит мой взгляд.

«Вы такие разные, хоть и родились под одной звездой», — так говорил наш учитель, Раэти. Мы родились в один год и нам обоим отдала свое имя блуждающая звезда войны. Глядя в черные глаза Армельты, я вижу сокрытый багряный свет, — но мы не похожи.

Армельта не отводит взгляда, улыбается чуть заметно, вопрос таится в уголках ее губ. Она в доспехах, в перчатках, сигнальные огни мерцают на браслетах, — но лицо не скрыто забралом.

— Почему без шлема? — спрашиваю я.

Армельта пожимает плечами, жест почти беспечный.

— Кого там бояться? — говорит она.

Некого бояться, мы победили, и даже на острове, к которому летит сейчас наша машина, — не осталось врагов. Еще до суда Эркинар сказал мне об этом. В тишине ангара, навсегда простившись с Амирой, я сковал сердце ледяными оковами, чтобы суметь доделать то, что считал нужным. Я спросил Эркинара, и он ответил: «Они уже собираются в путь. Через три дня отплывет последний корабль».

И теперь, в лагере преображения, Эркинар показал мне в зеркале безымянный остров, который враги называли Королевским. Он был пуст, — ни одного человека, ни одного корабля.