Дети выживших

Каласса знала, кому. Вокруг дворца жило множество ростовщиков, высасывавших из королевского двора последнее. Ни Арисса, ни, тем более, Эрисс совершенно не умели вести хозяйство. Всеми налогами заведовали казначей двора и магистратура. И никто никогда не спрашивал у них, куда уходят отчисления, предназначенные на содержание двора. Только при самой острой необходимости Арисса обращалась к казначею. А казначеем был Эльтусс — тот самый, сын которого потом стал служить хуссарабам.

Но Ибриссу не полегчало и после третьего лечения. Каласса уже вынашивала планы, как отомстить жадной старухе, как вдруг, спустя недолгое время, Ибрисс начал говорить. Сначала запинаясь и краснея при каждом слове, потом всё увереннее и увереннее.

Арисса так ничего и не узнала об этом.

А Ибрисс постепенно говорил всё лучше, иногда его даже трудно было остановить. Но всё же иногда он запинался. При сильном волнении. Например, когда выходил на площадь и начинал читать городским зевакам вслух свои стихи.

Арисса начала стыдиться старшего сына. Она посылала за ним на площадь воспитателей и Калассу, но больше уже никогда не тронула его даже пальцем.

Каласса снова вздохнула и стала вспоминать, сколько же времени прошло с тех пор. Она загибала пальцы и шевелила губами, и Арисса услышала.

— Что ты делаешь?

— Считаю, моя госпожа. Считаю, сколько лет назад Ибрисс в первый раз ушёл из дому.

— Зачем ты напоминаешь мне об этом, глупая старуха? — Арисса покраснела от гнева. — Ты всё время, нарочно напоминаешь мне о моём грехе, бередишь старую рану, хотя я тысячу раз уже раскаялась в том, что сделала по молодости и глупости!

Каласса опустила голову и вздохнула:

— Прости, госпожа.

И до самой ночи она просидела у открытого окна, рассказывая, как каменщики замешивают раствор, строят леса и поднимают наверх кирпичи в деревянной люльке. Арисса задремала, клюя носом, а потом её сморил настоящий сон.

* * *

И вот теперь Калассы не оказалось рядом. Сначала Арисса думала, что старая служанка куда-то отлучилась. Но время шло, а в комнату никто не входил.

Потом принесли завтрак — кто-то из новых слуг, которых Арисса совсем не знала. Она спросила, не видел ли он её служанку. Но слуга ничего не ответил. Может быть, подумала Арисса, он глухонемой?..

А потом, когда Арисса уже успела подремать, пришёл Фрисс.

Он подошел к кровати почти вплотную, посмотрел на Ариссу, — лицо её стало тревожным и бледным. Помялся и сказал:

— Держись мама.

Арисса вздрогнула.

Фрисс помолчал.

— Калассы больше нет.

— Что? — Арисса не поверила своим ушам.

— Она… ну, случайно оступилась на лестнице. Спускалась к Ибриссу, хотя я и запретил ей это делать. С тех пор, как Ибрисс окончательно помешался, Каласса только и делала, что просила меня пропускать её к нему. Я пропускал. Уж не знаю, что они там делали. Может быть, он читал ей свои бредовые стихи. Короче говоря, она упала с лестницы и расшибла голову.

— Что? — совсем тихо переспросила Арисса.

— Она умерла, будь она проклята! — рявкнул Фрисс. — Или ты не только ослепла, но еще и оглохла? Она умерла, сдохла, — эта старая ведьма, пившая мою кровь!

Арисса больше ничего не слышала. Голова её качнулась, она внезапно потеряла равновесие и мягко прилегла на постель.

Фрисс остановил поток проклятий, взглянул на Ариссу, тяжело дыша.

— Мама?

Арисса не отвечала.

Фрисс склонился ниже, послушал, потом изменился в лице, отшатнулся, и позвал на помощь.

Лекарь, присматривавший за королевой, прибежал очень быстро. Это был старый, и очень больной человек; Фрисс нанял его потому, что он согласился служить только за еду и кров. Конечно, лекарем он был неважным, но зато не просил платы.

— Что с ней? — спросил Фрисс, когда старик осмотрел королеву.

— Ничего страшного, ваше величество, она жива. Это просто глубокий обморок. Сейчас я попытаюсь привести её в чувство.

Фрисс подождал, пока лекарь натирал виски Ариссы едкой муравьиной кислотой, хлопал её по щекам. Арисса, наконец, шевельнулась.

Фрисс вздохнул с облегчением, присел на край кровати и взял руку Ариссы.

Королева почувствовала это, — и заплакала.

Он так давно не брал её за руку. Он вообще не касался её с тех пор, как вернулся из хуссарабского плена. Он даже говорил иногда в сердцах, что от неё разит смертью.

Слезы быстро катились из её мертвых глазниц, а рука, которую держал Фрисс, мелко-мелко дрожала.

— Ты хороший мальчик, — наконец сказала Арисса. — Я всегда знала это. Только не обижай Ибрисса…

Фрисс ответил с недовольной миной:

— Хорошо, мама… Если ты так уж хочешь, я даже переведу его из подземелья в башню. Там много света и воздуха. Лишь бы он не кричал в окна, потешая слуг.

— А сейчас он… кричит? — насторожилась Арисса.

— Ещё как, — кратко проворчал Фрисс, поднимаясь.

— А что он кричит?

Фрисс недовольно ответил:

— Как обычно — разные глупости. Расстояние от земли до луны составляет триста тысяч миль. Земля — шар, пустой внутри, а сверху покрытый землей и водой. В нашем дворце пятьдесят две лестницы, насчитывающие тысячу восемнадцать ступеней…

— А разве всё это неправда? — спросила Арисса.