Дети выживших

— Шумаар?

— Шумаар, — подтвердил Намухха.

— А мне показалось, — с новым вздохом сказал Аххуман, — что героев уже не осталось.

— Шумаар всё сделал сам. Нарронии больше нет, — я сделал то, что хотел. Но Нгар, которому я дал новую жизнь — не герой. И тут ты прав: героев почти не осталось. Я надеялся, что Нгар, обретя новые силы, вступит в бой. Но у него кончились жизненные силы. Он уже ничего не желал. Он был сломлен.

— Он был сломлен давно, — сказал Аххуман. — Еще в детстве, когда его мать убила отца. С тех пор он стал мстить всем, поскольку это был единственный выход, чтобы забыть. Забыть, как он слаб и беззащитен.

Намухха ничего не сказал. Он повернулся к Аххуману спиной и шагнул на следующую вершину.

— Война продолжается, — донесся издалека его голос. — Ищи героя, Аххуман!

— Герои — вовсе не те, о которых ты думаешь, — проговорил Аххуман, не вполне уверенный в том, что Намухха слышит его. — Сильные строят, хотя они выглядят слабыми. Слабые разрушают, — хотя они выглядят сильными…

Он проводил глазами мощную фигуру Намуххи, пока она не расплылась в тумане, оставляя лишь зыбкую тень. Потом внимательно посмотрел вниз и сказал:

— Герои найдутся. А я попробую повернуть колесо времени. Всего на одно мгновение. Всего одно движение руки. Смертной руки человеческой.

Он помолчал. И подумал: Надеюсь, этого движения хватит, чтобы изменить будущее.

Канзар (Возвращение в прошлое)

— Руаб?

— Я здесь, повелитель.

Было темно, в полуоткрытый полог шатра заглядывали звезды.

— Значит, ты жив, Руаб…

— Я только потерял сознание, когда падал с коня. Ударился головой о мостовую…

Голос Руаба доносился сквозь сотни других голосов, но Берсей не понимал, о чем они говорят. Одна мысль не давала ему покоя: Руаб должен был умереть. Должен. И… не умер.

Значит, Руаб, как и Аммар, тоже предал его.

— Разреши спросить, повелитель, — сказал Руаб. — Зачем ты поехал в Канзар?

Берсей усмехнулся одним углом рта.

— Было два списка, Руаб. Один — с именами тех, кого назвал пленный киаттец. Другой я составил сам — в него вошли те, кого он не назвал. Как ты думаешь, в каком из списков были имена предателей?

Руаб поежился. Сейчас этот могучий воин казался мальчишкой.

— Значит, предатели — те, кого пленный не назвал?

— Быть может, — ответил Берсей.

— И в каком же списке оказался я?

Берсей глубоко вздохнул.

— Не спрашивай больше. Ведь я приказал тебе убить Аммара. Но Аммар жив. Как и Ахдад…

Руаб внезапно захохотал:

— Ты болен! Ты просто болен, повелитель! Не зря каффарцы назвали тебя Безумным!..

В голове Берсея что-то лопнуло, и он увидел мертвецов, которые окружили его, и каждый хотел заглянуть ему в лицо, чтобы плюнуть.

— Зажгите светильник… — прохрипел Берсей. — Я умираю…

Он почувствовал, как немеют его губы, холодеют и теряют чувствительность руки. Он попытался шевельнуться. Потом захотел вздохнуть. И не смог.

* * *

Его дух поднялся над телом и долго-долго висел в дымовом отверстии, глядя вниз, на распластанное тело того, кто назывался Берсеем.

Внезапно появился Руаб с двумя стражниками агемы. Они внесли светильники. Следом появились три лекаря агемы и двое канзарцев. Они стали ощупывать Берсея, заглядывали ему в рот, в глаза, прикладывали уши к груди.

По небритой щеке Руаба скатилась слеза.

А потом вышли все, кроме двух канзарцев. Это были малорослые, как и все таосцы, люди с жесткими черными волосами и ловкими руками. Они достали Какие-то инструменты. Выбрили Берсею виски и лоб и буравом начали сверлить череп.

Берсей ничего не чувствовал. Он словно стоял сбоку, глядя на происходящее.

Брызнула кровь. Потом послышался режущий скрип. Бурав завращался быстрее, и из-под него вместе с кровавой пеной стала всплывать мелкая белая пыль.

Они просверлили голову с одной стороны. Потом стали сверлить с другой. Один сверлил, другой вытирал тряпкой выступавшую кровавую пену.

Потом они взяли что-то вроде стеклянной трубки, раздутой посередине, с мехами на конце. Опустили трубку в отверстие, и начали качать меха. В круглом сосуде появились кровавые сгустки. С чавканьем они плыли по трубке из просверленного черепа Берсея. Потом раздалось чмоканье — в сосуде оказалось что-то темно-зеленое, почти черное.

Лекари вытащили трубку и оживленно защебетали на своем певучем наречии.

Вошел Руаб. Дико взглянул на окровавленную, обезображенную голову Берсея.

— Что вы делаете? — вскричал он гневно.

Лекари стали совать ему под нос сосуд с кровью, что-то объяснять.

— Вот что было у него в голове, — сказал один на ломаном языке Равнины. — Это и есть его безумие.

— Но ведь он умер!

— Да. Но его можно оживить.

Руаб дернулся, как от удара.

Схватил за грудки стоявшего ближе лекаря и свистящим шепотом выдохнул:

— Никто… Никто не должен этого знать. Он умер.

Лекари непонимающе защебетали, но Руаб еще крепче прижал к себе лекаря, и другой рукой притянул к себе второго, так, что все три головы соприкоснулись.

— Пусть он умер. Для всех. Мы подменим тело, или саркофаг будет пуст. Это неважно. Главное, чтобы об этом никто не знал. Иначе — его убьют.

Руаб передохнул, отпуская лекарей и приказал:

— А теперь — оживляйте его!