Дети заката

Ворон с Винтом подъехали к лесоучастку, когда за столом в сквере остались три человека. На крыльце конторы сидела невысокая женщина лет тридцати, одетая в полинявшую штормовку, тонкого брезента брюки и армейского образца ботинки. Рядом с ней валялась лётная планшетка, пачка сигарет и наполовину заполненная окурками банка из-под кильки в томатном соусе. Открывая калитку, Ворон определил, что она здесь давно, и её ожидание затянулось настолько, что она потеряла счёт времени. Раньше он здесь её никогда не видел, но в глаза она ему бросилась не тем, что была недурна собой и с очень выразительными глазами, а тем, что она была городская, не здешняя. И приехала совсем недавно в Каменку, потому как не успела привыкнуть к местной жизни: взгляд её говорил об этом, манера одеваться. В грубоватой штормовке она чувствовала себя неуютно, потому как привыкла носить другую одежду, а эта была для неё чужая, не её. И она, чувствуя это, старалась то поправить капюшон, то залазила в ненужные ей карманы. При виде незнакомых мужчин, Ворон заметил, лицо её на мгновение напряглось, и еле заметные морщинки у глаз разгладились. Она прямо взглянула на него, не отводя глаз, встретившись с глазами Ворона. Только не оценивала она, как мужика оценивает баба, взгляд был другой — изучающий. Со сквера неслась пьяная песня. Вернее, не песня, а две её строки. Пели двое, а третий только ухал, пытался даже свистеть, но не получалось. Ворон сел на нижнюю ступень крыльца, опёршись спиной о перила.

— Меня ждёшь? — без всякого приветствия и вступления начал Ворон. — Так вроде незнакомы.

— Может, тебя, может, друга твоего — разве сразу разберёшь, кто есть кто. А знакомы, незнакомы — разве в этом суть?

— Ты тоже ищешь истину и суть?

— Искала, долго искала. Было уж и отчаялась…

— И что, нашла?

— Нет, только лишь коснулась.

— Ну и день сегодня у меня! — Ворону вдруг стало весело. — Что ни деревня — то все чего-то ищут или кого-то. А не лучше ли нам всем жить проще, как вот они? — Он намекнул на пьяную песню лесорубов. — Утром только голова поболит — и всё! Никаких истин, никаких тайн — всё просто, отработал и погулял, погулял и забылся. А то «люди теней, тьмы» и прочая хрень. Есть ли вообще это? Больной ваш Леший. Даже ФСБ на поводу…

— Это мы больны и не сознаёмся в этом даже себе. Смотрим на мир, видим все изъяны, но делаем вид, что ничего не происходит. Может, мы слепы? Или уже настолько стали толстокожими, что на всё фиолетово? Ты вот крупный бизнесмен! Ты же знаешь, что не так мы всё делаем, не туда смотрим, не те слова говорим.

— А тебе зачем это надо?!! Лучше бы детей рожала! Как понял, тоже в сыщиков играешь. Не думал, что сегодня успеете меня здесь начать пасти.

— А что тебя пасти, когда надо вести! Ты ведь теперь, как слепой котёнок, тычешься, и по-старому жить не можешь, и по-новому не научился.

— Тебе-то откуда известно, что у меня внутри?

— Глаза твои говорят, Ростислав. Вижу, что плохо тебе…

— На цыганку вроде не похожа, а гадаешь? Объяснить мне можешь, что происходит и со мной, и с людьми. В тупике я.

— Я не смогу — дед Данила сможет. Езжай на кордон, он там с внуком. Поживи у него несколько дней, и ум прояснится.

— Он что, чудотворец, что ли?

— Да нет, чуда на земле не бывает — это люди для своей выгоды придумали, — а бывает истина…

— Он её знает?

— Старые люди ему поведали, он ждёт тебя. Скажешь, что я послала.

— Я — это кто? — впервые улыбнулся по-доброму Ворон. — Наружка ФСБ? Или всё же имя есть?

— Есть. Мария. Скоро там много гостей будет, и прошеных, и непрошеных, — непрошеные тенями проникнут. Помни: от них зло. Ты сам всё узнаешь, князь.

— Но откуда тебе известно про князя? Ты же нормальная женщина, умная и красивая… И служишь в такой конторе! Не на заправке! Неужели и ты веришь всему, что говорят эти люди?

— И ты поверишь, прикоснувшись. Сейчас в тебе смятение…

Ворон посмотрел молча на Марию, коснулся ладонью её русых волос и вдруг отдёрнул руку. По его телу словно пробежал ток, но не ударил, а встрепенул что-то в груди. Давно ему так хорошо не было. Наверное, с того времени, как ушла от него жена. По ней он долго тосковал, но потом свыкся. А вот теперь снова ощутил в себе то дрожащее чувство внутри. Кликнув подвыпившего Винта, направились к машине. Мария осталась стоять на высоком крыльце лесоучастка. Открыв дверцу машины, Ворон повернулся, взглянув ей в глаза:

— Ты не исчезай, как появилась.

Она улыбнулась, помахав ему рукой.

— Теперь не исчезну.

Утро застало их на подъезде к кордону. На широкой излучине реки Ворон заставил остановить машину. Он увидел огромное розовое зеркало воды, обрамлённое ещё тёмным хвойным лесом. Поднятая им с реки стайка уток понеслась на зарю. Из тёмных они стали розовыми и, как только полностью окрасились, исчезли из его зрения. Он слышал свист крыльев, слышал ещё недовольное кряканье, только птиц уже не было. Они перестали существовать как земные, — они стали птицами солнца, приняв свет его, и растворились в нём.