— Ты не находишь странным, князь, что все люди — рабы божьи, а безумные дебилы — дети? Так кто же тогда сам Отец? Задумайся, может, сыщется причина.
— Не круто ли, Леший, так о Боге?
— Я не о Боге, князь, я о людях тьмы и тени. О тех, кто, путаясь в грехах под монастырским кровом, намеренно всё извратил, переписав каноны. И не сейчас… Давно.
— Но для чего?
— Чтобы быть сильнее и могущественнее. И зреть лишь павших ниц.
— А что это за люди тьмы и тени? Не слыхал…
— То слуги беса.
— Нет, Леший, ты мне гонишь! Какие бесы?!!
— Те, что живут в закатном солнце. На закате.
— Ты хочешь сказать — на западе?
— Нет, они повсюду, оттуда лишь умело управляют.
— Откуда знаешь всё? Ты что, профессор?
— Нет, я лишь коснулся истины в небытии…
— И оттуда ты узнал, что я князь?
Леший промолчал, вскинул на плечо карабин и, не торопясь, пошёл к лесу.
— Ты не ответил мне! — Ворон тоже поднялся. — Ну, если я князь, докажи!
Леший повернулся к опешившим мужикам и произнёс с твёрдой уверенностью:
— Отметина под левым соском величиною с ноготь — это печать твоего рода.
На небольшой полянке повисла тишина. Винт видел, что человек, пришедший из леса и вновь в нём растворившийся, загрузил Ворона. Видел глаза друга, сузившиеся и ставшие обескураженными, чего никогда не бывало.
— Да брось ты, Ростик! Не в себе мужик, наплёл с три короба… — Он так и не понял, о чём был разговор: плач, князь, Судислав какой-то. — Ты не бери в голову.
— В голову, говоришь! — Ворон рванул на себе рубаху. — На, смотри!
На левой стороне груди, внизу, под соском, чуть прикрытая редкими чёрными волосками, торчала небольшая коричневая родинка величиной с входное отверстие пули.
— Вижу, ваше высочество… — Винт полез в джип за водкой. — Сейчас и отметим, ваше величество!
— Не «величество», тем более «высочество», а «ваша светлость»…
— А ты-то откуда знаешь про их регалии?
— Не знаю, может, в книге прочитал, а может, вспомнил… Теперь уже ничему не удивлюсь — будто в стране сказок мы.
Ворон встал и стал ходить по поляне, напрягая память, чтобы вспомнить этого человека, Лешего. А может, он и впрямь леший? И тут же сплюнул в сердцах. Какой, к чёрту, леший? Может, он как-то пересекался с ним? Опять не то, ведь тогда в лесу, на охотничьей базе, он был один, даже Винта с собой не взял. Откуда он знает про плач? Откуда знает про родимое пятно? В бане одной с ним не мылись. Может, кто мозги хочет ему запудрить да развести на бабки? А кто-то из своих слил информацию… Вполне возможно, но есть одно но. Про разговор с самим собой там, в лесу у костра, не знает никто. А ведь там впервые прозвучало имя Судислава, и о том, что он тоже князь, как и предки его. Возможно, кто-то покопался в старых архивах и раскопал его генеалогическое древо — пусть даже так, допустимо. Если его миллионы кому-то не дают спать, много чего можно нарыть. Разные есть сейчас спецы, и не то могут раскопать. Но всё равно не вяжется: в мыслях его ведь никто никогда не копался.
— А может, все это привиделось, Винт? — спросил Ворон с надеждой, сейчас он даже хотел, чтобы привиделось. — И не было здесь никого?
— Привидения «Приму» не курят. — Он большим пальцем ноги подтолкнул свежий, аккуратно затоптанный окурок к дымящимся головешкам. — Что происходит с нами, Ворон? Где мы и что зацепили? Где перешли недозволенную черту, за которую нельзя заглядывать?
— А есть она, эта черта? Скорее всего, выдумки.
— Не скажи! Вспомни про подземный переход в Москве. Там была черта, о которой я тебе говорю. Только видели мы разное… Оттуда со мной странности стали происходить. До этого ведь ничего не чувствовал, жил да жил и жизни радовался, как ребёнок. А теперь у меня ощущение, будто в долгу я. И странно, и непонятно… Изнутри это прёт. Бывает, забудусь, вроде и прежний — так плач этой женщины возникает в голове. Только мне кажется, он с неба ко мне летит.
— А ты видел её, Винт? Какая она и о чём она в плаче просит? Раз ты на базе на такое решился…
— Мне теперь кажется, что видел, только не тогда, в московском переходе под площадью трёх вокзалов, и не на базе — раньше. Когда мне щёку разворотило и плечо, там, в Афганистане. Только тогда мне показалось, что от потери крови всё это, в бреду привиделось, потому как такого не бывает. Только ты не смейся, Ворон…
— Да уж какой смех? Рассказывай!